Александр Николаевич Афанасьев
Народные русские сказки. Том 1

Имя Александра Николаевича Афанасьева стоит в одном ряду с именами выдающихся
русских ученых XIX в. Его плодотворная деятельность отличалась замечательной
многосторонностью. Он проявил себя как вдумчивый историк культуры и
исследователь русской литературы, правовед, этнограф, фольклорист и журналист.
Особая заслуга принадлежит Афанасьеву - составителю сборника народных русских
сказок. Афанасьевский сборник (8 выпусков, 1855-1863) - выдающееся издание не
только отечественной, но и мировой фольклористики. Явившись первым и пока
единственным сводом русских сказок, в котором они представлены наряду с
украинскими и белорусскими, сборник положил начало научному собиранию и изучению
восточнославянской сказки и стал поистине народной книгой, сыгравшей
исключительную роль в воспитании не одного поколения читателей.

 

Между разнообразными памятниками устной народной словесности (песнями,
пословицами, поговорками, причитаниями, заговорами и загадками) весьма видное
место занимают сказки. Тесно связанные по своему складу и содержанию со всеми
другими памятниками народного слова и исполненные древних преданий, они
представляют много любопытного и в художественном и в этнографическом
отношениях. Важное значение народных сказок как обильного материала для истории
словесности, филологии и этнографии, давно сознано и утверждено даровитейшими из
германских ученых. Они не только поспешили собрать свои народные сказки и
легенды, но еще усвоили немецкой литературе в прекрасных переводах почти все,
что было издано по этому предмету у других народов. Конечно, нигде не обращено
такого серьезного внимания на памятники народной словесности, как в Германии, и
в этом отношении заслуга немецких ученых действительно велика, и нельзя не
пожелать, чтобы благородный труд, подъятый ими на пользу народности, послужил и
нам благим примером. Пора, наконец, и нам дельней и строже заняться собранием и
изданием в свет простонародных сказок, тем более что, кроме поэтического и
ученого достоинств подобного сборника, он может с пользою послужить для
первоначального воспитания, представляя занимательные рассказы для детского
чтения. Разумеется, предпринимая издание с этою последнею целью, необходимо
допустить строгий выбор, но такой выбор легко будет сделать. Увлекаясь
простодушною фантазиею народной сказки, детский ум нечувствительно привыкнет к
простоте эстетических требований и чистоте нравственных побуждений и
познакомится с чистым народным языком, его меткими оборотами и художественно
верными природе описаниями. Мысль эту разделяли лучшие из наших поэтов:
Жуковский и Пушкин, познакомившие публику с некоторыми народными сказками,
передавая их простое содержание в прекрасных стихах. Жуковский под конец своей
жизни думал исключительно заняться переводом сказок различных народов; а Пушкин
в одном из своих писем говорит о себе: "Вечером слушаю сказки и вознаграждаю тем
недостатки своего воспитания. Что за прелесть эти сказки! каждая есть поэма!"
Цель настоящего издания объяснить сходство сказок и легенд у различных народов,
указать на ученое и поэтическое их значение и представить образцы русских
народных сказок.
Мы не раз уже говорили о доисторическом сродстве преданий и поверий у всех
народов индоевропейского племени. Такое сродство условливалось:
во-первых, одинаковостью первоначальных впечатлений, возбужденных в человеке
видимою природою, обожание которой легло в основу его нравственных и религиозных
убеждений, в эпоху младенчества народов; во-вторых, единством древнейшего
происхождения ныне столько разъединенных народов. Разделяясь от единого корня на
отдельные ветви, они вынесли из прошлой своей жизни множество одинаковых
преданий, и доказательства своего изначального родства затаили в звуках родного
слова. Доказано, что тою же творческою силою, какою создавался язык, создавались
и народные верования и верная их представительница - народная поэзия;
образование слова и мифа шло одновременно, и взаимное воздействие языка на
создание мифических представлений и мифа, на рождение слова не подлежит
сомнению. Теперь, если мы припомним, что народные сказки древнейшей первичной
формации сохранили в себе много указаний и намеков на седую старину
доисторического периода, что они суть обломки древнейшего поэтического слова -
эпоса, который был для народа хранилищем его верований и подвигов, - для нас
будет понятно и то удивительное с первого взгляда сходство, какое замечается
между сказками различных народов, живущих на столь отдаленных одна от другой
местностях и столь разною историческою жизнию. Особенно такое сходство
замечается между сказками народов, состоящих в наиболее близком племенном
родстве, например между сказками славянскими, литовскими и немецкими. Читатели
убедятся в этих высказанных нами мнениях из подробного сличения народных сказок,
на котором мы, с надеждою пояснить многие старинные предания, основываем
примечания к нашему изданию.
Народные русские сказки раскрывают пред нами обширный мир. Поверья и предания,
встречаемые в них, говорят о старинном доисторическом быте славянских племен;
олицетворенная стихия, вещие птицы и звери, чары и обряды, таинственные загадки,
сны и приметы - все послужило мотивами, из которых развился сказочный эпос,
столько пленительный своею младенческою наивностью, теплою любовью к природе и
обаятельною силою чудесного. Могучие силы и поразительные явления природы,
признанные в эпоху язычества за богов, вследствие обычного развития древних
верований воплощались не только в птиц и зверей, но и в антропоморфические
образы и, сблизившись мало-помалу с человеческими формами и свойствами,
снизошли, наконец, с своей недосягаемой высоты на степень героев, доступных
людским страстям и житейским тревогам, и породили богатырские сказания,
повествующие о их чудесных подвигах. Таковы все герои финской поэмы Калевалы и
греческие полубоги; таков наш Змей Горыныч, который в "былинах" является уже
богатырем, хотя и сохраняет все атрибуты огненного змея (молниеносной тучи);
таковы в народных сказках великаны и богатыри, удержавшие даже свои стихийные
названия: Вихорь, Гром, Град. Эти сказочные герои усвоили себе то страшное
могущество, какое принадлежит силам природы, и получили громадные,
соответственные этому могуществу размеры; самое слово богатырь (от слова бог
чрез прилагательное богат; сравни латинск. deus, dives, divus от корня div -
блистать, светить, откуда и наши баснословные дивы) означает существо,
наделенное высшими, божескими качествами. Трудные подвиги богатырей и их битвы с
великанами и змиями суть только образные, поэтические изображения естественных
явлений, так могущественно влияющих на производительность земли. Солнце,
закрываемое темными тучами, в народных сказках представляется златокудрою девою
неописанной красоты, похищаемою змием, который уносит ее в свои неприступные
горы и ограждает крепкими затворами; освободителем красной де'вицы является
богатырь, владетель чудодейственного меча-саморуба, то есть сам Перун, божество
грозы и молнии: он проникает в мрачные подземелья, выпивает там всю сильную воду
и поражает змия, или, говоря простым, обыкновенным языком, он разбивает тучи
молнией, проливает на землю дождь и выводит из змииных пещер деву-солнце. Другой
ряд народных сказок в таких же пластических образах изображает годовое обращение
этого светила. Невеста-земля, в полном цвете и роскоши своих летних уборов,
вдруг под влиянием чар злой колдуньи-зимы превращается в камень и засыпает
долгим, непробудным сном; во всем ее царстве жизнь приостанавливается и как бы
застывает до тех пор, пока жаркий поцелуй молодого царевича - весеннего солнца
не разбудит красавицы для любви и общей радости. Пробужденная невеста вступает в
брак с светозарным царевичем, и земля начинает свои роды.
Позднее сказка, верная народной жизни, отразила в своих богатырских повестях
черты из эпохи великой борьбы христианских идей с языческими; многие из древних
преданий были подновлены, согласно с вновь возникшими взглядами и убеждениями, и
некоторые эпические сказания получили легендарную обстановку, хотя, впрочем, из-
за этих подновлений до сих пор еще сквозит дохристианская старина. Сильномогучие
богатыри, победители сказочных великанов и многоглавых змиев в "былинах" уже
сражаются против какого-то Идолища и неверных народов; на своих крепких плечах
они выносят беспрестанные и беспощадные битвы с погаными азиатскими кочевниками
и отстаивают независимость и государственные основы родной земли, тогда как
великаны и змии выставляются защитниками басурманства. Еще позднее - и народная
сказка, свидетельствуя нам о некоторых чертах древнего новгородского быта (см.
"Русск. нар. сказки" Сахарова), вводит читателя в мир действительных событий и
чрез то сближает его с чисто историческим эпосом Слова о полку, малороссийских
дум и народных песен о Грозном, Петре Великом и других знаменитых деятелях.
Составляя вместе с "былинами" отрывки старинного эпоса, сказки уже по тому
самому запечатлены прочным художественным достоинством.
В доисторическую эпоху своего развития народ необходимо является поэтом.
Обоготворяя природу, он видит в ней живое существо, отзывающееся на всякую
радость и горе. Погруженный в созерцание ее торжественных явлений и таинственных
сил, народ все свои убеждения, верования и наблюдения воплощает в живые
поэтические образы и высказывает в одной неумолкаемой поэме, отличающейся ровным
и спокойным взглядом на весь мир.
Народные русские сказки проникнуты всеми особенностями эпической поэзии: тот же
светлый и спокойный тон; то же неподражаемое искусство - живописать всякий
предмет и всякое явление по впечатлению, ими производимому на душу человека; та
же обрядность, высказывающаяся в повторении обычных эпитетов, выражений и целых
описаний и сцен. Раз сказанное метко и обрисованное удачно и наглядно уже не
переделывается, а как будто застывает в этой форме и постоянно повторяется там,
где это признано будет необходимым по ходу сказочного действия. Оттого, несмотря
на неподдельную красоту языка, народные сказки поражают однообразностью, тем
более что и темы рассказов, и действующие лица, и чудесное - в бо'льшей части
подобных произведений повторяются с небольшими отступлениями. Народ не
выдумывал, он рассказывал только о том, чему верил, и потому даже в сказаниях
своих о чудесном - с верным художественным тактом остановился на повторениях, а
не отважился дать своей фантазии произвол, легко переходящий должные границы и
увлекающий в область странных, чудовищных представлений.
При всем однообразии, замечаемом в народных сказаниях, в них столько истинной
поэзии и столько трогательных сцен! С какой поэтической простотой, например,
передана в сказке встреча Федора Тугарина с Анастасией Прекрасною.
Поехал Федор странствовать. Едет, едет и на пути видит: лежат три рати-силы
побитые. "Кто здесь живой, - окликает странствующий герой, - скажи: кто побил
эти рати?" В ответ ему слышится голос: "Подай воды напиться". Подает Тугарин
воды раненому и узнает от него, что победила все три рати Анастасия Прекрасная,
а сама отдыхает теперь в шатре. Приехал Тугарин к шатру Анастасии Прекрасной,
привязал своего коня, вошел в палатку, лег сбоку девицы и заснул. Анастасия
Прекрасная проснулась прежде; разбудила незваного гостя и сказала: "А что -
станем биться или мириться?" Отвечал ей Тугарин: "Коли наши кони станут биться,
тогда и мы попробуем силы!" - и спустили они своих коней. Кони обнюхались, стали
лизать друг друга и пошли дружно пастись вместе. Тогда Анастасия Прекрасная
сказала Федору Тугарину: "Будь ты мне мужем, я тебе - женою!"
Как ото всех народных произведений, от сказок веет поэтическою чистотою и
искренностию; с детскою наивностию и простотою, подчас грубою, они соединяют
честную откровенность и свои повествования передают без всякой затаенной иронии
и ложной чувствительности. Мы говорим о сказках древнейшего образования. В
позднейшем своем развитии и сказка подчиняется новым требованиям, какие бывают
порождены ходом дальнейшей жизни, является послушным орудием народного юмора и
сатиры и утрачивает первоначальное простодушие (см. сказки о Ерше Ершовиче, сыне
Щетинникове, о Шемякином суде и др.). Но всегда сказка, как создание целого
народа, не терпит ни малейшего намеренного уклонения от добра и правды; она
требует наказания всякой неправды и представляет добро торжествующим над злобою.
Напечатанная нами сказка о правде и кривде задает практический вопрос: как лучше
жить - правдою или кривдою? Здесь выведены два лица, из которых каждый держится
противоположного мнения: правдивый и криводушный. Правдивый - терпелив, любит
труд, без ропота подвергается несчастию, которое обрушилось на него по злобе
криводушного, а впоследствии, когда выпадают на его долю и почести и богатство,
он забывает обиду, какую причинил ему криводушный, вспоминает, что некогда они
были товарищами, и готов помочь ему. Но чувство нравственное требует для своего
успокоения полного торжества правды - и криводушный погибает жертвою собственных
расчетов. На таком нравственном начале создалась бо'льшая часть сказочных
интриг.
Несчастие, бедность, сиротство постоянно возбуждают народное участие. Целый ряд
сказок преследует нелюбовь и ненависть мачехи к падчерицам и пасынкам и
излишнюю, зловредную привязанность ее к своим собственным детям. Этот тип
мачехи, обрисованный народными сказками, составляет одно из самых характерных
указаний на особенности патриархального быта и вполне оправдывается и древним
значением сиротства, и свадебными песнями о судьбе молодой среди чужой для нее
семьи. Мачеха, по народным сказкам, завидует и красоте, и дарованиям, и успехам
своих пасынков и падчериц, особенно если сравнение с этими последними ее
собственных детей, безобразных и ленивых, заставляет ее внутренне сознаваться в
том, чему так неохотно верит материнское сердце. Мачеха начинает преследовать
бедных сирот, задает им трудные, невыполнимые работы, сердится, когда они удачно
выполняют ее приказания, и всячески старается извести их, чтобы не иметь перед
глазами постоянного и живого укора. Но несчастия только воспитывают в сиротах
трудолюбие, терпение и глубокое чувство любви ко всем страждущим и сострадания
ко всякому чужому горю. Это чувство любви и сострадания, так возвышающее
нравственную сторону человека, не ограничивается тесными пределами людского
мира, а обнимает собою всю разнообразную природу. Оно одинаково сказывается при
виде раненой птицы, голодного зверя, выброшенной на берег морскою волною рыбы и
больного дерева. Во всем этом много трогательного!.. Нравственная сила спасает
сироту от всех козней; напротив, зависть и злоба мачехи подвергают ее наказанию,
которое часто испытывает она на родных своих детях, испорченных ее слепою
любовью и потому гордых, жестокосердных и мстительных.
С этой точки зрения особенно интересною представляется нам роль младшего из трех
братьев, действующих в сказке. Бо'льшая часть народных сказок, следуя обычному
эпическому приему, начинается тем, что у отца было три сына: два - умные, а
третий - дурень. Старшие братья называются умными в том значении, какое
придается этому слову на базаре житейской суеты, где всякий думает только о
своих личных интересах, а младший - глупым в смысле отсутствия в нем этой
практической мудрости: он простодушен, незлоблив, сострадателен к чужим
бедствиям до забвения собственной безопасности и всяких выгод. Согласно с этим
слова хитрый и злой в областных говорах значит: ловкий, искусный, умный, острый.
Народная сказка, однако, всегда на стороне нравственной правды, и по ее твердому
убеждению выигрыш постоянно должен оставаться за простодушием, незлобием и
сострадательностию меньшого брата. Очевидно, что эпическая поэзия истинно
разумным признает одно добро, а зло хотя и слывет таковым между людьми, но
вводит своих поклонников в безвыходные ошибки и нередко подвергает их неизбежной
гибели: следовательно, оно-то и есть истинно неразумное. В сказке "Норка-зверь"
три брата отправляются искать этого чудного зверя; им предстоят многие
опасности. Старшие братья обнаруживают при этом всю слабость духа и отстраняют
от себя трудный подвиг, но когда третий брат смелостью преодолевает все
опасности - они замышляют завладеть добытым им счастием и посягают на самую
жизнь этого добродушного дурня. На возвратном пути из стран подземного мира он
готов был уже подняться на Русь по нарочно опущенному канату, но братья
обрезывают канат и лишают его последней надежды возвратиться когда-нибудь в
родную семью. В такой беде его спасает то высокое чувство любви, которое не
допускает в сердце бедняка ни малейшего ожесточения даже после столь горестного
обмана. Оставленный в подземном царстве, младший брат заплакал и пошел дальше.
Поднялась буря, заблистала молния, загремел гром, и полился дождь. Он подошел к
дереву с надеждою укрыться под его ветвями от непогоды; смотрит, а на том дереве
сидят в гнезде маленькие пташки и совсем измокли от дождя. Сострадательный
дурень снял с себя одежду и накрыл птичек. Вот прилетела на дерево птица, да
такая огромная, что затмила собой дневной свет, и как увидала своих детей
накрытыми - спросила: "Кто покрыл моих пташек? Это - ты! Спасибо тебе: проси от
меня, чего хочешь!" - и по просьбе бедняка выносит его на своих могучих крыльях
на Русь.
Таково в немногих словах значение народной сказки. Нет сомнения, что в ней
найдется многое, что не может удовлетворить нашим образованным требованиям и
взглядам на природу, жизнь и поэзию; но если в зрелых летах мы любим
останавливать свой взор на детских играх и забавах и если при этом невольно
пробуждаются в нас те чистейшие побуждения, какие давно были подавлены под
бременем вседневных забот, то не с той ли теплою любовью и не с теми ль
освежающими душу чувствами может образованный человек останавливать свое
внимание на этой поэтической чистоте и детском простодушии народных
произведений?