После уроков Наташа вновь незаметно улизнула. Но теперь я знал, куда она направила свои стопы. Возле массивных ворот стадиона я настиг знакомую голубую куртку. Ловким движением выхватил у Наташи сумку. Наташа резко обернулась, приняла боксерскую стойку и увидела меня. – Я понесу, – я спокойно повесил ее сумку через плечо. – Я и забыла, что ты богатырь, – насмешливо протянула Наташа скорее по привычке, а сумку не забрала. Кто только не бронирует гостевые дома Светлогорска через интернет. Ведь это бесплатно и быстро.Ладно, смейся, богатырь я или слабак, а сумку понесу. К тому же мне показалось, что Наташе это было приятно. Так я и потопал с двумя одинаковыми сумками, на которых было написано «Аэрофлот» и был нарисован самолет. У нас весь класс такие сумки таскает, да что там класс – вся школа. Наверное, одни первоклассники еще носят за плечами ранцы. – Знаешь ли ты сказку про кошку, которая гуляет сама по себе? – вдруг спросила Наташа. – Знаю, – ответил я. – Я ее читал, когда маленьким был. – А я на пластинке люблю слушать, – сказала Наташа. – Так вот, я – кошка, которая гуляет сама по себе. Понял? – Понял, – кивнул я. – А я думал, что твой братец меня обманывает. – Как видишь, не обманывает. Я снял Наташину сумку и хотел уже вернуть ее девочке, но передумал. – Понимаешь, раз уж мне выпало проводить тебя, так я должен выполнить свой долг до конца. У дома мы расстанемся. Ты уж потерпи, пожалуйста. – Ладно, потерплю, – смирилась Наташа. Мы шли вдоль чугунной ограды стадиона. Вокруг не было ни одной живой души. Наташа брела чуток впереди, а я плелся сзади, сгибаясь под тяжестью сумок. Не знаю, что на меня нашло, но я набрал в легкие побольше воздуха и заговорил стихами: В оконном стекле отражаясь, По миру идет не спеша Хорошая девочка Лида. Наташа шла, не оборачиваясь, но по тому, как напряглась ее спина, я чувствовал, что она вслушивается в каждое слово. Так Пушкин влюблялся, должно быть, Так Гейне, наверно, любил. Срывающимся от волнения голосом я дочитал стихи до конца. – Знакомые стихи, – Наташа обернулась и, может, впервые посмотрела на меня без насмешки. – Но в школе мы их не проходили. Верно? – Не проходили, – согласился я. – А я их откуда‑то знаю, хотя уверена, что никогда не слышала, – задумалась Наташа. – Ведь так не может быть? – Все может быть, – уклончиво ответил я. – Загадочная история. Наташа покачала головой. Я понял, что все неясное, загадочное ей не по душе, вернее, оно просто для нее не существует. – И вообще мой папа говорит, что стихи никому не нужны, что это все болтология. – Твой папа ошибается, – возразил я. – Мой папа всегда прав, – произнесла Наташа таким тоном, что я не решился с ней спорить. – Айда на стадик! Я не представлял, чего нам так уж спешно понадобилось на стадионе, но согласился. С Наташей я пошел бы куда угодно, хоть к черту на рога… Правда, некоторое смущение вызывал у меня чуть ли не двухметровый забор. Как его преодолеть? Похоже, что на Наташу это препятствие не произвело никакого впечатления. Возле столба она нашла лазейку. Там чугунные прутья отходили друг от дружки на расстояние, достаточное, чтобы проскользнуть ловкой и верткой девочке. Что Наташа и сделала, и уже с той стороны протянула мне руку. – Давай сумки. Вслед за Наташей наши сумки благополучно оказались на той стороне. Я сделал попытку протиснуться между прутьями, но у меня ничего не вышло. В который раз я недобрым словом помянул своего папу, из‑за чудесных обедов которого я не мог пролезть сквозь чугунную ограду. – Ну чего ты? – удивилась Наташа и показала глазами наверх. Я понял – через этот треклятый забор я должен перелезть во что бы то ни стало. Умереть, но перелезть. Я не могу позволить, чтобы этот чугунный равнодушный забор разделил нас с Наташей. Если я не перелезу, Наташа уйдет, и я ее больше никогда не увижу. Говорят, что любовь делает чудеса. Наверное, это было одно из ее чудес. Я почувствовал, как за спиной у меня что‑то трепещется. Это крылья, догадался я. Наверное, с помощью крыльев я взлетел на самый верх. Оседлав забор, я решил чуток отдышаться. И тут какой‑то нехороший человек дернул меня осмотреться. Я глянул вниз и похолодел. Как это меня угораздило забраться на такую высоту? Сколько же тут метров над уровнем моря? Передо мной все поплыло, я судорожно вцепился руками в перекладину, а ноги мои словно приклеились к прутьям решетки – и ни туда ни сюда. А самое главное, я не ощущал за спиной крыльев. – Чего ты там расселся? – услышал я комариный писк, в котором с трудом различил голос Наташи. Ее крохотная фигурка голубела далеко внизу. Но – странное дело! – голос Наташи возымел на меня магическое действие, и я вновь почувствовал свист крыльев за спиной. Как я спустился вниз и очутился на земле, рядом с Наташей, честное слово, не помню. Но помню, что был несказанно счастлив. – Ну и видик у тебя, – присвистнула Наташа, и в ее голосе, кажется, было больше восхищения, чем насмешки. Я оглядел себя – ржавые прутья решетки отпечатались на моей оранжевой куртке и синих школьных брюках. Вероятно, во время спуска я слишком нежно сжимал в объятиях прутья решетки. – Ерунда, – беспечно махнул я рукой, а сам подумал: «Бедный папа. Его хватит удар, когда он увидит меня». Мы уселись на трибуне. Сегодня здорово припекало солнце, и мы зажмурили глаза, как коты, только что не мурлыкали. Я снял очки. – Ты плохо видишь? – спросила Наташа. – Тебя я вижу с закрытыми глазами, – ответил я. – Как это? – не поняла Наташа. – Очень просто – во сне. – Ты хочешь сказать, что я тебе снюсь? – недоверчиво хмыкнула Наташа. – Ага, – кивнул я. Мы еще немного молча погрелись на солнышке, а потом Наташа поднялась: – Пора домой. Мы спустились вниз и пошли по гаревой дорожке. Футбольное поле было закрыто брезентом. – Скоро земля подсохнет, в футбол постучим, – мечтательно протянула Наташа. – Ты где играешь – в нападении или в защите? – Я? – растерялся я и вдруг ляпнул: – Я вообще не играю в футбол. – Ну что ты за мальчишка? – поразилась Наташа. – Недостатки гуманитарного воспитания, – туманно объяснил я. – Чего‑чего? – переспросила Наташа и сама же догадалась: – А, это стишки? – Стихи, – поправил я ее. – Стихи, – согласилась Наташа. Привыкшая ходить сама по себе, Наташа вновь вырвалась вперед, а я еле поспевал за ней. С каждой минутой сумки становились все тяжелее. У выхода со стадиона я замешкался, нагнулся, чтобы завязать шнурок на ботинке. Когда выскочил за ворота, чуть не ахнул – Наташу взяли в кольцо трое рослых мальчишек. Впервые я не ощутил страха. Вернее, я испытывал страх, но не за себя, а за Наташу. А еще я почувствовал свист крыльев за спиной. Размахивая сумками, я бросился на помощь Наташе и при этом вопил нечто ужасно воинственное – больше для того, чтобы воодушевить себя, чем напугать хулиганов. А те и не думали трусить. Один из них отделился от компании, чтобы встретить меня. С разгона я напоролся носом на его кулак и упал. Очки слетели на землю. Парень взял меня за шиворот и окунул в лужу. – Охладись, Ромео! – воскликнул он под хохот приятелей. Но хохот неожиданно смолк. Я выбрался из лужи и не поверил своим глазам, может, потому, что на них не было очков. Один из мальчишек уже лежал на земле. Вскоре к нему присоединился и второй, которого ловким молниеносным приемом повалила Наташа. Третий – я узнал его, это он искупал меня в луже – поспешил унести ноги, то есть попросту удрал. За ним, сломя голову, улепетывали и его дружки. Наташа вытерла мне платком лицо, приложила к носу кусок льда. – Кровь не идет, – похвалился я. – Твоему носу везет – через день достается, – огорчилась Наташа и вдруг сказала: – Ты знаешь, а за меня сегодня в первый раз заступился мальчик, то есть ты. – Ага, и угодил в лужу, – уныло подхватил я. – Это не считается, – Наташа подняла очки и осторожно надела мне на нос. – Какие у тебя красивые волосы – мечта любой девчонки. Я поскорее натянул на голову вязаную шапочку. – А ты здорово с ними расправилась, – перевел я разговор. – Для меня это пустяки, – Наташа махнула рукой. – Я знаю прием самбо, дзюдо, джиу‑джитсу… И здесь мы с Наташей поспорили. Она повесила на плечо свою сумку и мою. – Тебе нельзя ничего нести, – Наташа была непреклонна. – Ты пострадал, ты ослабел. Вот так мы и появились во дворе – Наташа тащила две сумки да еще поддерживала меня под руку. К нам бросилась странная бабушка. Во рту у нее торчала незажженная папироса. С бабушкой я познакомился в тот вечер, когда нас посетил с не очень дружественным визитом Наташин отец. Она еще спросила, есть ли у меня спички. Неужели с тех пор бабушке так и не удалось прикурить? Кстати, чего я ее называю бабушкой. И вовсе она не бабушка. Только волосы у нее седые, а носится по двору, как школьница. – Что случилось? – подбежав к нам, всплеснула руками бабушка и тут же сама себе ответила: – Все ясно – ты защищал девочку, у тебя, Кирилл, отважное сердце. – И неожиданно спросила: – Наташа, спички есть? Наташа достала из кармана куртки коробок. Бабушка прикурила и затянулась. Выпустив дым, она внезапно накинулась на Наташу: – А почему у тебя спички? Может, ты куришь? – Курю, – вызывающе ответила Наташа. – А вы что делаете? Бабушка на наших глаза совершила подвиг, она решительно сломала папиросу: – Давай бросим курить вместе, с сегодняшнего дня? Возьмем пример с мальчишек. Бабушка показала на меня. – Ой, заговорила я вас. Наташа, быстрей веди его домой. У моей двери мы простились. Я хотел проводить Наташу до ее двери, то есть подняться еще на два этажа, но она была против и повторила вновь, что я пострадал, что я ослабел… – Приходи ко мне, – Наташа протянула мне руку. – А твой брат? – я ответил ей крепким рукопожатием. – Я с ним договорюсь, – рассмеялась Наташа. Как здорово она смеется! Я думаю, что брата Наташа быстро усмирит. Если она трех хулиганов одолела, то неужели не справится с одним и при том близким родственником?