На первом же уроке Саня пристал ко мне с расспросами. – Почему ты не пришел вчера к Игорю Александровичу? – А кто это – Игорь Александрович? – я порылся в памяти, но не мог вспомнить знакомого с таким именем‑отчеством. – Наташин отец, – Саня поразился, что я этого не знаю. – Ого, – протянул я, – у вас уже фамильярные отношения. – Да, мы друзья, – гордо признался Саня. – Игорь Александрович спрашивал, почему тебя нет. – Слезы лил? – с подковыркой спросил я. – Ну что ты! – Саня расплылся в – улыбке. Он настоящий мужчина – камень! – Булыжник, – поддакнул я. Саня обиделся за Наташиного отца. – Какая тебя муха сегодня укусила? Так спрашивают у человека, который начинает вдруг ни с того ни с сего совершать такое, что никто от него не ждал. Саня оказался провидцем – весь тот день пошел у меня наперекосяк. Эти милые, дружеские разговоры мы вели на уроке алгебры. Калерия Васильевна бросала на нас вопросительные взгляды, то есть взгляды, в которых было много вопросов. Но я уже давно разучился отвечать на вопросы. Поскольку наше поведение было вызывающим, Калерия Васильевна и вызвала меня к доске. Я глянул на доску, на которой было написано условие задачи, и взял в руки мел. Но что‑то меня смутило. Я перечитал условие задачи и понял, что меня смутило. Я никогда не решал подобных задачек. Наверное, Калерия Васильевна в эти дни объясняла новый материал, а я на уроках не слушал и дома мне некогда было заглядывать в учебник. С тех пор как папа совершил первый мужской поступок, я не открывал учебников. А ребята ушли далеко вперед. Я положил мел на место в знак того, что признаю свое поражение в битве с задачкой, и повернулся к Калерии Васильевне. – Кирилл, ты нездоров? – с надеждой спросила классная. – Нет, я чувствую себя превосходно, – я не принял спасательного круга, который мне великодушно бросила Калерия Васильевна. – Может, дома что случилось? – классной очень не хотелось ставить мне двойку. – Это было ближе к истине, но я не ухватился за соломинку, которую мне предлагала учительница. Прятаться за чужую спину – занятие, недостойное мужчины. – Я не знаю, как решить задачку, – четко и ясно сказал я, – потому что не учил уроков. Я отрезал Калерии Васильевне все дороги к отступлению. Класс ждал, чем закончится наш диалог. Учительница взяла ручку и открыла дневник. Она была в явном затруднении, какую оценку мне ставить. Раньше все было просто – кроме пятерок других отметок у меня в дневнике не водилось. – Что с тобой? – прошептала классная и дрожащей рукой вывела двойку. А что со мной? А ничего! С независимым видом я сел на свое место. Класс зашушукался. Саня чуть не приствистнул от удивления. Я очень расстроился, что получил два балла. Но вспомнил, как вела себя по‑мужски в подобных случаях Наташа. Она делала вид, что ничего не случилось, и сохраняла полное спокойствие. Теперь я понимаю, чего ей это стоило. Едва прозвенел звонок, я первым выскочил из класса, чтобы избежать разговора с Калерией Васильевной. Во дворе меня догнала Лялька. Синяк давно исчез с ее симпатичной мордочки, и вообще она вся сияла. Девочка протянула мне пачку сигарет: – Передай, пожалуйста, своей даме сердца, – лукаво произнесла Лялька. – Что это? – я пропустил мимо ушей ее ехидное замечание. – Возвращаю долг и с лихвой, – объяснила Лялька. – Некогда она со мной по‑братски, то есть по‑сестрински поделилась. Я взял пачку и сунул ее в карман. – Кстати, как она поживает? Можешь ей передать, что я на нее больше не сержусь, я ее прощаю. И, прежде чем я нашелся, что ответить, Лялька уплыла. У Ляльки была удивительная походка. Как бы скоро она не шла, казалось, что она плывет. Поэтому всякий останавливался и глядел ей вслед. Я не был исключением и тоже глядел, как Лялька пересекала двор в окружении мальчишек. Значит, некогда Лялька выпросила у Наташи сигареты, чтобы прогреметь на всю школу. А теперь соперница сама ушла, признав свое поражение. Лялька вновь стала некорованной королевой класса. А мальчишки, которые совсем недавно вились вокруг Наташи, забыли о ее существовании. Прошло всего четыре дня, и уже никто ее не помнит. Наверное, один я помню. Оказалось, что и Саня не забыл Наташу. На втором уроке – а это был английский – Саня шепотом рассказывал мне, что вчера они с Игорем Александровичем вновь объехали родственников и знакомых Наташиных родителей. Правда, применили другую тактику. Саня заходил и спрашивал, где Наташа. Мол, он ее давний приятель, проездом в этом городе. Но никто ничего им не мог скаать, кроме того, что мама вместе с Наташей уехала в отпуск. Кончились наши разговоры тем, что англичанка вызвала Саню, и мой друг схватил «пару». Следом за ним поднялся я, и новая двойка украсила мой дневник. Сперва англичанка растерялась, не зная, какую отметку мне ставить. А когда увидела двойку, выведенную дрожащей рукой Калерии Васильевны, больше не колебалась и поставила мне двойку. Ее примеру последовали и другие учительницы. Короче говоря, после пятого урока у меня было пять двоек. Больше двоек я сегодня уже не получу. Не потому, что все уроки кончились. Оставался еще урок пения. Но учительница пения никогда не ставила даже троек, не говоря уже о двойках. – Полоса, – попытался меня утешить Саня, но я не хотел слышать ничьих слов и сразу после звонка выбежал из класса. Во дворе мне тоже не ходилось, и я свернул за угол школы. Там, за высокими кустами, возле изгороди, было укромное местечко, где любили подымить старшеклассники. Преимущество этого местечка заключалось в том, что если тебя накроют, ты всегда мог оправдаться, сказав, что курил не в школе. Я вспомнил мудрые советы о том, что курение успокаивает, нащупал в кармане Лялькину пачку сигарет и стал отважно продираться сквозь кусты. При моем появлении два долговязых парня (акселерация все‑таки существует!) испуганно спрятали руки за спину, но, увидев, кто перед ними, снова задымили. – А, гордость школы, – насмешливо приветствовал меня парень и погладил свои усики. – Проваливай, пока цел, – второй парень, нервный, его физиономию украшали прыщи, со мной не церемонился. Он подошел ко мне слишком близко, и это было его ошибкой. Я продемонстрировал прием, которому меня обучил Наташин отец, и прыщавый растянулся на земле. – Угощайся, – уважительно произнес усатый и протянул мне сигарету. Усатый услужливо зажег спичку. Прыщавый поднялся и, отряхиваясь, обиженно буркнул: – А еще гордость школы. Я затянулся, как заправский курильщик, и почувствовал, что все поплыло у меня перед глазами. Мне показалось, что я очутился в космосе. Во всяком случае, невесомость я ощутил. Уплыли куда‑то долговязые парни, может, перебрались на другой корабль, и вместо них появилась Наташа. – Наташа! Где ты пропадаешь? – радостно пробормотал я. – Какой ужас! – услышал я испуганный голос и совершил бы мягкую посадку в кусты, если бы меня не поддержали. – Какой ужас! – повторил знакомый голос, и я увидел, что передо мной не Наташа, а Калерия Васильевна. – Я думала, что ты ее перевоспитаешь, а перевоспитала тебя она. В третий раз по школьному коридору двигалась необычная процессия. Правда, немного укороченная. Долговязые парни успели смыться. Вслед за Наташей и Лялькой по этому тернистому пути шел я. Я старался высоко держать голову, но спотыкался, и тогда меня поддерживала классная. Честно говоря, меня огорчало лишь одно – в коридоре не было ни души и никто не был свидетелем моего триумфа. Нет, один свидетель все‑таки появился. Да это же Саня в задумчивости бредет по коридору. У моего друга даже рот раскрылся от удивления, когда он увидел меня. В учительской я положил на стол улику – пачку сигарет. Учительницы ахнули, а Елизавета Петровна прошептала: – Кирилл, неужели это ты? Конечно, директор меня узнала, но то, что совершил я, было настолько на меня непохоже, что Елизавета Петровна и задала такой странный вопрос, на который и не ждала ответа. Я вспомнил, где стояла Наташа, когда ее привели сюда с пачкой сигарет, и занял то же место. И точно так же принялся смотреть в окно, будто все происходящее в учительской меня не касается. Может, мое независимое поведение вывело из терпения учительниц, которые с журналами под мышкой стали расходиться по классам. И на меня посыпались упреки, и я, чтобы не согнуться под их тяжестью, про себя их комментировал. – Грубит учителям! (Когда это было?) – Двоек за один день нахватал столько, сколько не получал за семь лет! (Что есть, то есть!) – А теперь вот закурил! (Сдаюсь, все улики против меня!) – А еще гордость школы! – Надо принимать экстренные меры! Последнюю фразу произнесла Елизавета Петровна и вздохнула. – Придется рассказать твоему отцу, что ты куришь, и вообще обо всем. Очень не хотелось бы его огорчать, но придется. Кирилл, попросил своего отца, чтобы он завтра пришел ко мне. Если директор сама не может справиться и вызывает папу, значит, я превратился в стопроцентного мальчишку. – А папы нет, – честно сказал я. – А где он? – спросила директор. – Папа в командировке, – ответил я так, как мне велел папа. – И когда вернется? – задала вопрос классная. – Не знаю, – совершенно искренне ответил я. Я бы все отдал, чтобы узнать, когда папа вернется. Признаться, со страхом я ждал, что мне скажут привести в школу маму. Но этого не произошло. В нашей школе, где были сплошные учительницы, за исключением учителя по физкультуре, мамы авторитета не имели и уважением пользовались только папы. Учительницы считали, что папы знают секрет, как найти кратчайший путь к сердцу ребенка. – Ну что ж, подождем, пока твой отец вернется, – директор многозначительно посмотрела на классную. Все ясно, пока мой папа не вернется, Калерия Васильевна должна не спускать с меня глаз. Наконец, я был отпущен. В коридоре меня ждал Саня с сумками – своей и моей. – Пение заболело, – сообщил он, – урока не будет. Я как чувствовал, что шестую двойку сегодня не схвачу. А завтра? Завтра посмотрим. – Ну что там? – Саня показал на дверь учительской, а когда я махнул грустно рукой, подбодрил: – Перемелется, мука будет. И Саню потянуло, как моего папу, на мудрые изречения. А меня куда тянет? Уехать бы сейчас в маленький стаинный городок, а то я совсем запутался в жизни. Маленький старинный городок, повторил я, и меня вдруг осенило. – Эврика! – воскликнул я, и тут же для Сани перевел с греческого: – Нашел! – Что нашел? – не понял Саня. – Не что, а кого, – поправил я друга. – Наташу я нашел. – Как? – недоверчиво покосился на меня Саня. – Интуиция, – похвастался я и спросил: – Деньги у тебя есть? – Есть, – ответил Саня. – Мама мне сказала после школы сходить в магазин. – И у меня есть, – я прикинул содержимое наших карманов, вроде, на билеты должно хватить. – Поехали на вокзал. Мы втиснулись в троллейбус, идущий к вокзалу, и я поведал Сане, как меня осенило. – Ты знаешь маленький старинный городок, где родился великий поэт? – Знаю, – ответил Саня. – Так вот – Наташа обитает там, – торжествующе произнес я. – Почему? – Да потому, что в маленьком старинном городке родился не только великий поэт, но и Наташина мама. Она говорила, что самый воздух там напоен поэзией. – Что‑что? – переспросил Саня. – Ну, стихи попадаются на каждом шагу, – неуклюже перевел я с языка поэзии на язык прозы. – А‑а, – протянул Саня, – но почему отец не искал там Наташу? Неужели он не знает, где родилась его жена? Знать‑то он знает, но не придавал этому значения, потому что жизнь жены его не особенно интересовала. Все это я подумал про себя, а вслух сказал: – Конечно, знает, но туда не поедет. – Уверен? – спросил Саня. – Если ты ему не расскажешь, – подколол я друга. – Вас же теперь водой не разлить. – Зачем мне рассказывать? – смутился Саня. – Давай сделаем так, – предложил я. – Съездим, разведаем, там ли Наташа, а потом посмотрим, что делать. Мы сошли у вокзала, и Саня вдруг спросил: – А когда мы поедем? – Завтра. – Но завтра не воскресенье, – осторожно напомнил Саня. – А школа? – Что важнее – найти Наташу или протирать штаны в школе? – ответил я вопросом на вопрос. Саня замялся. Вообще мы с ним поменялись ролями. Совсем недавно он тащил меня с собой на телевидение, а сейчас не хочет ехать к Наташе. Слово за слово я вытянул у Сани признание. Оказалось, что поход на телевидение окончился для Сани плачевно. Маму ему провести не удалось. Когда он стал сочинять небылицы вроде того, что заработал свои героические ссадины в битве с хулиганами, мама не поверила ни одному его слову. Она была врачом‑травматологом и видела глубоко, как рентген. И пришлось Сане рассказть всю правду. Увлекшись, он проговорился и о том, как мы с ним попали в милицию. Тут мамино терпение лопнуло, и она ему сделала массаж на тех частях тела, которые избежали повреждений. Сейчас Саня под неусыпным маминым наблюдением. Она отпускает его лишь покататься с Наташиным отцом. И поэтому Саня никак не может уехать на целый день и прогулять школу. – Все ясно, – я презрительно сощурился. – И тебя одолел матриархат. Я повернулся и пошел к автовокзалу. Я знал, что большего оскорбления нельзя было нанести Сане. И буквально через минуту он догнал меня: – Я с тобой. Ну и отлично. Мы купили билеты на утренний автобус и договорились – скажем мамам, что завтра наш класс отправляется на экскурсию в маленький старинный городок, где родился великий поэт. Саня отправился в магазин выполнять поручение своей мамы, а я, как обычно, в парк. Набродившись по аллеям до того, что еле переставлял ноги, я вернулся домой поздно вечером. Едва я успел поздороваться, как мама заговорила. Я понял, что мама и сегодня не намерена отмалчиваться. – Я тебе благодарна, что ты приготовил изумительный суп и совершенно роскошное мясо. Понятно, папа и сегодня нас посетил. Папа старается, замаливает грехи. – Все необыкновенно вкусно, как… – мама запнулась, но набралась решимости и закончила свою мысль, – как будто готовил папа. Но почему ты сам не попробовал ни кусочка? И где ты так здорово научился стряпать? Я понял, что это лишь самые первые из того вороха вопросов, которые мама намерена высыпать сегодня на меня. И я решил перехватить инициативу. – Мама, мы завтра отправляемся всем классом на экскурсию в маленький старинный городок… – Тот самый, где родился великий поэт? – мама обладала великолепной памятью. – Но почему в будний день? – Новый метод изучения литературы, непосредственно у источника, – ответил я. – Между прочим, я пришел поздно, потому что покупал билеты и вообще занимался подготовкой поездки… Мам, собери, пожалуйста, мне рюкзак, а я лягу, завтра рано вставать. Мама клюнула на мою удочку и пошла в кладовку за рюкзаком. Так я оттянул еще на день ту минуту, когда мне придется отвечать на мамины вопросы.