У подъезда стояли желтые «Жигули». Наташин отец вертел ключами от автомобиля. – Покатаемся? Домой нас сегодня не влекло. Начнутся расспросы, откуда у вас ссадины и царапины, начнутся ахи да охи – кому это интересно слушать. Поэтому мы были рады хоть ненадолго оттянуть минуту встречи с нашими мамами. Папы нас дома не ждали. Вот почему мы охотно поехали покататься с Наташиным отцом. Как старый знакомый, я сел рядом рядом с водителем. Саня устроился на заднем сидении. Наташин отец покосился на Санину забинтованную голову, но не спросил, где его так угораздило, и тем более не стал причитать, что тот совсем не думает о своих родителях. Наташин отец по‑мужски промолчал. Захочет Саня, сам расскажет, где с ним такое приключилось, а не пожелает, может промолчать. Я почувствовал, что моему другу это пришлось по душе. Как и в прошлый раз, мы медленно ехали по городу, а Наташин отец вертел головой по сторонам – высматривал дочь. – К сожалению, мне ничего не удалось узнать про Наташу, – вынужден был оправдываться я, хотя ничего и не предпринимал, чтобы разведать, куда исчезла девочка. Наташин отец похлопал меня по колену. Вероятно, у него это было знаком особого расположения. – Кому я сейчас завидую, так это Наташке, – мечтательно протянул Саня. Пристегнутый ремнем к своему сидению, я не мог даже подать знак своему другу, чтобы тот остановился и не сморозил какую‑нибудь глупость. У Наташиного отца заходили желваки, он посмотрел в зеркальце на Саню, да что там посмотрел – прожег моего друга взглядом, а тому хоть бы хны. – Любопытно, – процедил сквозь зубы Наташин отец, – почему ты ей завидуешь? – Да Наташке любой позавидует, – продолжал Саня как ни в чем не бывало. – Загорает сейчас на песочке, на Крымском побережье иль купается до посинения в Черном море. Взвигнули тормоза, и машина остановилась. Очень хорошо, что это случилось, когда мы были за городом, а то мы бы наверняка в кого‑нибудь врезались. – Ты знаешь, где она? – Наташин отец обернулся к Сане. – Кто? – Саня при резкой остановке свалился с идения и у него, наверное, снова отшибло память. – Наташа, – терпение отца готово было лопнуть. – Не знаю. Но я бы на ее месте только на Черное море удрал. – Саня по привычке стал загибать на руке пальцы. – Ведь там солнце, море, овощи, фрукты… Ну, Саня, попал пальцем в небо. 1:0 не в его пользу. У самого на уме Черное море, так и другие, считает, им только и грезят. А Наташин отец подумал, что Саня знает адрес его дочери. Наташин отец сразу бы развернулся и покатил на юг, только бы ветер засвистел. – Поводить дадите? – спросил я, чтобы отвлечь Наташиного отца. – Дам, – охотно согласился Наташин отец. Он свернул на знакомую проселочную дорогу. Я с опаской поглядел вперед – вроде, стада не видать. Мы поменялись с Наташиным отцом местами, и когда в моих руках оказался руль, я вновь ощутил себя сильным и смелым, которому все нипочем. Потом настала очередь Сани. Я думал, что мой друг отлично водит машину, у его папы есть «Жигули». Но Саня оказался таким же новичком, как и я. – У моего папы совсем нет времени, – Саня вновь стал загибать пальцы. – У него же тренировки, командировки, сборы, первенства… А потом мы разминались. Наташин отец учил нас всяким приемам. Тут Саня оказался на высоте. Кое‑какими приемчиками владел. И Наташин отец боролся с ним с особенным удовольствием. Разгоряченные, мы уселись на поваленном дереве отдохнуть. У нас прибавилось ссадин и шишек, у Сани почернела повязка на лбу, но мы были счастливы. Наташин отец размяк, достал сигареты, протянул первому Сане – мой друг решительно отказался. Я хотел закурить, но присоединился к Сане. Наташин отец не стал настаивать и закурил один. Видя, что он подобрел, Саня решился потолковать с ним о матриархате. В общем, мой друг повторил Наташиному отцу все, о чем уже говорил моему папе и на телевидении. А в конце своего яркого монолога Саня поставил вопрос ребром: – Как вы считаете, матриархат существует или нет? Посмеиваясь в бороду, Наташин отец слушал Санины разглагольствования – так внимают речам младенца. – Матриархат существует там, где мужчины слабаки, хуже баб, а где настоящие мужчины, – он сжал свою лапищу в могучий кулак, – там матриархатом и не пахнет. Мы поняли, что в доме Наташиного отца матриархат не водится и никогда не заведется. Саню сегодня словно кто‑то тянул за язык. Он открыл рот и вновь ляпнул невпопад. – А у вас жена увела дочь, чем это не матриархат? Наташин отец заскрежетал зубами. Все – Саня погиб во цвете лет. Сейчас Наташин отец проглотит моего друга. Я придвинулся поближе к Сане. Вдвоем Наташиному отцу нас не слопать – подавится. – Ну, парень, ты говори, да не заговаривайся, – Наташин отец встал и ушел к машине. Я выразительно постучал по забинтованному Саниному лбу. Понимаешь лы ты, башка еловая, что сморозил глупость? 2:0 не в твою пользу. До Сани, наконец, дошло, что с его языка слетели не самые мудрые слова. Саня подошел к Наташиному отцу и сказал честно и прямо: – Простите, я не хотел вас обидеть. Наташин отец был настоящим мужчиной, а потому обид не держал, зла не таил. – Ладно, чего там. Ну что, ребята, поехали домой? Весь обратный путь прошел в молчании. Саня на всякий случай не раскрывал рта, да и у Наташиного отца не было охоты разговаривать. А я за компанию не подавал голоса. – До завтра, ребята, – Наташин отец попрощался с нами у подъезда. Когда машина уехала, Саня решительно произнес: – Человеку надо помочь. Видишь, как он мучается? – Ему можно помочь одним – найти Наташу, – ответил я. – Ну так надо найти. Ты искал? – напрямик спросил Саня. – А где искать? – я пожал плечами. – Отец всех родственников и знакомых обошел – никто ничего не знает. Во дворе мы протянули друг другу руки. – А как же матриархат? – поддел я друга. – Матриархат не волк, в лес не убежит, – уклонился от ответа Саня. – Ты смотри, наши отцы нас бросили… – Твой отец уехал в командировку, – вступился я за Саниного папу. – Это одно и то же, – махнул рукой Саня. – А тут отец так страдает, что дочь ушла… Когда я появился дома, мама оглядела меня с головы до пят и ахнула. Мама поискала глазами папу, мол, куда тот смотрит, почему не воспитывает ребенка, мама сейчас устроит папе выволочку. Но папы нигде не было. Мама чувствовала, мама видела, что со мной происходит неладное, но не знала, с какой стороны ко мне подступиться. Я так устал за длинный день, что у меня хватило лишь сил умыться, сказать маме: «Все нормально», раздеться и упасть на кровать.