Я неточно выразился. Наташин отец не пришел, а ворвался в нашу квартиру, сметая все на своем пути. Собственно, на его пути был один мой папа. Папа вертелся у зеркала, примеряя новый галстук‑бабочку. Хотя папа чуть ли не ежевечерне отправлялся в театр, все равно каждый поход в храм искусства был для него праздником, и потому папа облачался соответственно этому торжественному событию. Наберите в поисковой системе в интернете «Калининград недвижимость продажа» и вы увеличите свои шансы на приобретение нужного жилья.Папа посмотрел на себя в зеркало и остался собой доволен. Потому что вполголоса замурлыкал легкомысленную песенку Герцога из оперы «Риголетто»: «Сердце красавицы склонно к измене и к перемене, как ветер мая…» Поскольку мой папа был влюблен в мою маму, я понял, он надеется, что мама к нему переменится, и у нас снова все будет хорошо. А вполголоса папа мурлыкал потому, что не хотел мешать маме, которая сидела за своей машинкой. А я сидел за уроками. Правда, сегодня ничего не лезло мне в голову. Я представлял, как Наташа распечатывает конверт. Письмо приводит ее в восторг. Ей ужасно хочется узнать, кто его написал, но послание не подписано. Наташа теряется в догадках. Ей ни за что не докопаться, что я написал письмо. А тогда зачем было огород городить, то есть отправлять ей послание. Ведь я хотел, чтобы она узнала обо мне. И в это время раздался нетерпеливый звонок. Чувствовалось, что тот, кто стоит за дверью, вовсе не намерен ждать, пока папа причешет остатки своих некогда пышных кудрей. А я сразу похолодел. Вероятно, седьмой, неизвестный еще науке орган чувств подсказал мне: «Это по твою душу». – А где Ромео? – раздался знакомый голос. Я выглянул из комнаты. Это был действительно Наташин отец. Он потрясал перед носом моего папы распечатанным письмом. Я узнал конверт – это было мое письмо. Но каким образом оно оказалось в руках Наташиного отца? Неужели Наташа сама отдала? Нет, ни за что не поверю. – Добрый вечер, может, вы объясните причину вашего визита, – с изысканной вежливостью произнес мой папа, и только тот, кто его хорошо, вроде меня, знал, мог догадаться, что папа едва сдерживает гнев. – Добрый вечер, – вынужден был поздороваться Наташин отец, и глаза его зажглись – он увидел меня. – А, вот и Ромео. Между прочим, я вычислил, что это твоя работа. – Простите, – мой папа был недоволен, что его бесцеремонно оттерли в собственной квартире, но законы гостеприимства были для него превыше всего, – простите, я не понял, кто вам нужен? – Автор этого душещипательного романса, этого стихотворения в прозе, – Наташин отец поднял вверх разорванный в спешке конверт. – То есть ваш сын. Вот тут черным по белому напечатано, кто автор и где он живет. Ну и растяпа я! Нарочно печатал на машинке, чтобы Наташа не узнала меня, а сам взял и на конверте, там, где ставится адрес отправителя, напечатал всю правду – и как меня зовут, и где я живу. Теперь понятно, почему Наташин отец так быстро меня разыскал. Но зачем Наташа отдала ему письмо? Неужели она ни во что меня не ставит, неужели я для нее нуль без палочки? Между тем мой папа взял письмо, пробежал его глазами. – Кир, это ты писал? Я молча кивнул. – Какой слог! – восхитился папа, перечитывая письмо. – Кир, твоей рукой водило вдохновение! Наташин отец выхватил у моего папы письмо и потряс им уже перед моим носом. – Я запрещаю тебе писать моей дочери и забивать ей голову всякой сентиментальной ерундой. Я бросился, чтобы вырвать у него письмо. Но он был начеку и поднял руку с разорванным конвертом вверх, так, что я не мог достать. – Вы не можете мне запретить писать вашей дочери, – с удивлением услыхал я свой дрожащий от волнения голос. – Хочу и буду. – Как у вас оказалось письмо, адресованное вашей дочери? На поле боя появилась моя мама. – Проще простого, – невозмутимо ответил Наташин отец. – Я увидел в почтовом ящике письмо, распечатал его, и вот я здесь. – Значит, ваша дочь письма не видела и даже не знает, что оно ей отправлено? – моя мама любила точность, хотя и я и она уже догадались, что до Наташи письмо не дошло. Затаив дыхание, мы с папой следили за их перепалкой. – Не хватало еще, чтобы она его увидела, – ухмыльнулся в бороду Наташин отец. Мама протянула руку, недвусмысленно требуя, чтобы Наташин отец отдал письмо. Наташин отец покорно вернул распечатанный конверт. А мама отдала письмо мне и тем самым восстановила справедливость. Ведь если письмо не попадает тому, кому оно написано, значит, оно должно оставаться у того, кто его написал. – А сейчас потрудитесь оставить дом, куда вы явились незваным гостем, – мама глядела прямо в глаза Наташиному отцу. Мой папа подбежал к двери и картинно распахнул ее. – Ну смотри, Ромео, еще одно письмо увижу, руки‑ноги оторву и спички вставлю. Наташин отец повернулся и пошел к выходу. – Ну и наградил управдом соседом – питекантроп, пещерный житель. Папа захлопнул за Наташиным отцом дверь, подлетел к маме и бухнулся перед ней на колени. – Ма‑а‑ть! Ты была великолепна! Как Ермолова в роли Марии Стюарт! – Ну что ты, встань! – мама зарделась, как девчонка. – Значит, это наш новый сосед? Но у него, по‑моему, мальчик. Я видела его в джинсах, с боксерскими перчатками. – У него девочка, – папа в одно мгновение очутился на ногах. – Угловатая, похожая на мальчишку. Очаровательное существо. – У него и мальчик и девочка, – подал я голос. Папа повернулся ко мне. В его глазах появился странный блеск, и папу неудержимо понесло: – Страшный людоед заточил в замке красавицу, держит ее взаперти, на хлебе и воде, но отважный рыцарь, – папа положил мне на плечо руку, словно благословляя на подвиг, – преодолел все преграды и вырвал красавицу из лап людоеда… Кир, – встрепенулся папа, – доверь мне свое письмо, клянусь тебе, я доставлю его ей, что бы это мне ни стоило. – Кирюша сам решит, что ему делать, – прервала мама папин монолог. – Была бы честь предложена, – папа обиженно пожал плечами. – По‑моему, ты опаздываешь в театр, – уже мягче напомнила мама. – Как сказал Шекспир, жизнь – театр, и все люди – актеры. Нутром чувствую, тут заваривается нечто настоящее. Папа надел плащ, взял берет, поцеловал маму и пошел в театр. – Ты вырос, а я и не заметила. Мама виновато улыбнулась и пошла к своей машинке. А меня неудержимо потянуло на улицу. – Мама, я пойду погуляю, – крикнул я и, схватив куртку, выскочил во двор. Едва я очутился на улице, как сразу отыскал на седьмом этаже Наташино окно. Хотя в нем не горел свет, я почувствовал, как забилось у меня сердце. Я прикоснулся рукой – под моими пальцами зашуршала бумага. Я вынул письмо, которое так и не увидела сегодня Наташа. И когда она его увидит? Под чьими‑то ногами захрустел ледок. Я поспешно спрятал письмо в карман куртки. Ко мне подошла женщина в лыжном костюме. Из‑под вязаной шапочки выбивались седые коротко стриженные волосы. Во рту у нее торчала незажженная папироса. Бабушка подняла голову и тоже посмотрела, как мне показалось, на Наташино окно. – Спички у тебя есть? – ошарашила меня бабушка вопросом. – Ну что вы! – искренне возмутился я. – Я не курю. – Молодец, – похвалила меня бабушка и спросила: – Я, знаешь, что делаю, чтобы бросить курить? – Что? – меня заинтересовала забавная бабушка. – Не ношу с собой спичек, – выпалила бабушка и сообщила шепотом, точно по секрету: – Между прочим, она уехала с отцом на автомобиле. – Кто? – Я сделал вид, что не понял, о ком говорит бабушка. Бабушка глянула на часы и спохватилась: – Ой, через пять минут передача начинается… И бабушка припустила со всех ног через двор. Любопытно, что за передача, ради которой бабушка забыла о спичках и так резво помчалась домой? А потом мои мысли снова вернулись к Наташе. Что за ерунда получается? Никак мне не удается встретиться с Наташей! Во сне мешает ее братец, а наяву – отец. Что делать? Тут я заметил, что наш двор опустел. Наверное, все пошли глядеть ту самую телепередачу. Я заторопился домой. Не сбрасывая куртки, я включил телевизор. Еще не появилось изображение, а я уже услышал родной голос – по телевизору выступал папа. А вот он и сам собственной персоной. Папу не узнать – на нем нет маминого передника. – Сделай тише, – услышал я голос мамы. – И вообще тебе пора ложиться спать. Я уменьшил громкость. Папа зашептал: – Любовь – это самое сильное человеческое чувство. Именно она, любовь, и делает человека человеком, в конце концов. Да, ради такой передачи можно забросить все дела. Я придвинул кресло поближе к телевизору и стал слушать и смотреть папу. Вместе с миллионами телезрителей.