| Тоник, Тимка и Римма возвращались с последнего детского киносеанса из клуба судостроителей.
- Далеко до моста, - сказал Тимка. - Айда на берег. Может, кто-нибудь перевезёт.
- Попадёт, если дома узнают, - засомневался Тоник.
Римма презрительно вытянула губы:
- Мне не попадёт.
- Он всегда боится: "Нельзя, не разрешают..." Петька и тот не боится никогда, - проворчал Тимка. - Пойдёшь?
Тоник пошёл. Уж если маленький Петька, сосед Тоника, не боится, то ничего не поделаешь.
Обходя штабеля мокрого леса и перевёрнутые лодки, они выбрались к воде. Было начало лета, река разлилась и кое-где подошла вплотную к домам, подмывала заборы. Коричневая от размытого песка и глины, она несла брёвна и обрывки плотов.
По середине реки двигалась моторка.
- Везёт нам, - сказал Тимка. - Вон Мухин едет. Я его знаю.
- Какой Мухин? Инструктор ДОСААФ? - поинтересовалась Римка.
- Ага. Его брат в нашем классе учится.
Они хором несколько раз позвали Мухина, прежде чем он помахал кепкой и повернул к берегу.
- Как жизнь, рыжие? - приветствовал ребят Мухин. - На ту сторону?
Рыжей была только Римка.
- Сами-то вы красивый? - язвительно спросила она.
- А как же! Поехали.
- Женя, дай маленько порулить, - начал просить Тимка. - Ну, дай, Жень!
- На брёвна не посади нас, - предупредил Мухин.
Тимка заулыбался и стиснул в ладонях рукоятку руля. Всё было хорошо. Через несколько минут Тимка развернул лодку против течения и повёл её вдоль плотов, которые тянулись с правого берега.
- Ставь к волне! - закричал вдруг Мухин.
Отбрасывая крутые гребни, мимо проходил буксирный катер. Тимка растерялся. Он рванул руль, но не в ту сторону. Лодка ударилась носом о плот. Тоник ничего не успел сообразить. Он сидел впереди и сразу вылетел на плот. Скорость была большой, и Тоник проехал поперёк плота, как по громадному ксилофону, пересчитав локтями и коленками каждое брёвнышко.
Мухин обругал Тимку, отобрал руль и крикнул Тонику:
- Стукнулся, пацан? Ну, садись!
- Ладно, мы отсюда доберёмся, - сказала Римка и прыгнула на плот. За ней молча вылез Тимка.
Тоник сидел на брёвнах и всхлипывал. Боль была такая, что он даже не сдерживал слёз.
- Разнюнился, ребёночек, - вдруг разозлился Тимка. - Подумаешь, локоть расцарапал.
- Тебе бы так, - заступилась Римка. - Рулевой "Сено-солома"...
- А он хуже девчонки... То-о-нечка, - противно запел Тимка.
Теперь Тоник всхлипнул от обиды. Кое-как он поднялся и в упор поглядел на Тимку. Когда Тимка начинал дразниться, он становился противным: глаза делались маленькими, белёсые брови уползали на лоб, губы оттопыривались... Так бы и треснул его.
Тоник повернулся, хромая, перешёл на берег, и стал подниматься на обрыв по тропинке, едва заметной среди конопли и бурьяна.
В переулке, у водонапорной колонки он вымыл лицо, а дома поскорей натянул шаровары и рубашку с длинными рукавами, чтобы скрыть ссадины. И всё же мама сразу спросила:
- Что случилось, Тоничек?
- Ничего, - буркнул он.
- Я знаю, - сказал папа, не отрываясь от газеты. - Он подрался с Тимофеем.
Мама покачала головой:
- Не может быть, Тима почти на два года старше. Впрочем... она коротко вздохнула, - без матери растёт мальчик. Присмотра почти никакого...
Тоник раздвинул листья фикуса, сел на подоконник и свесил на улицу ноги. В горле у него снова запершило.
- Тимка никогда не дерётся.
Папа отложил газету и полез в карман за папиросой.
- Так что же произошло?
- А вот то... Придумали такое имя, что на улице не покажешься. То-о-нечка. Как у девчонки.
- Хорошее имя. Ан-тон.
- Чего хорошего?
- А чего плохого? - Папа отложил незажжёную папиросу и задумчиво произнёс: - Это имя не так просто придумано. Тут, дружище, целая история.
- Мне не легче, - сказал Тоник, но всё-таки обернулся и поглядел украдкой сквозь листья: собирается ли папа рассказывать?
Вот эта история.
Тогда папа учился в институте, и звали его не Сергеем Васильевичем, а Сергеем, Серёжей, и даже Серёжкой. После второго курса он вместе с товарищами поехал в Красноярский край убирать хлеб на целине.
Папа, то есть Сергей, жил вместе с десятью товарищами в глинобитной мазанке, одиноко белевшей на пологом склоне. Рядам с мазанкой были построены два крытых соломой навеса. Всё это называлось: "Полевой стан Кара-Сук".
Больше кругом ничего не было. Только степь и горы. На горах по утрам лежали серые косматые облака, а в степи стояли среди колючей травы горячие от солнца каменные идолы и странные синие ромашки. Среди жёлтых полей ярко зеленели квадраты хакасских курганов. В светлом небе кружили коршуны. Их распластанные тени скользили по горным склонам.
По ночам ярко горели звёзды.
Но однажды из-за горы, похожей на двугорбого верблюда, прилетел сырой ветер, и звёзды скрылись за глухими низкими облаками.
В эту ночь Сергей возвращался с соседнего стана. Он ходил туда с поручением бригадира и мог бы там заночевать, но не стал. Утром к ним на ток должны были прийти первые машины с зерном, и Сергей не хотел опаздывать к началу работы.
Он шагал прямиком по степи. Пока совсем не стемнело, Сергей видел знакомые очертания гор и не боялся сбиться с пути. Но сумерки сгущались, и горизонт растаял. А скоро вообще ничего не стало видно, даже свою вытянутую руку. И не было звёзд. Только низко над землёй в маленьком разрыве туч висела едва заметная хвостатая комета. Но Сергей увидел комету впервые и не мог узнать по ней направление.
Потом исчезла и комета. Глухая тёмная ночь навалилась, как тяжёлая чёрная вата. Ветер, который летел с северо-запада, не смог победить эту плотную темноту, ослабел и лёг спать в сухой траве.
Сергей шёл и думал, что заблудиться ночью в степи в сто раз хуже, чем в лесу. В лесу даже на ощупь можно отыскать мох на стволе или наткнуться на муравейник и узнать, где север и юг. А здесь темно и пусто. И тишина. Слышно лишь, как головки каких-то цветов щёлкают по голенищам сапог.
Сергей поднялся на невысокий холм и хотел идти дальше, но вдруг увидел с стороне маленький огонёк. Он горел неподвижно, словно где-то далеко светилось окошко. Сергей повернул на свет. Он думал, что придётся ещё много шагать, но через сотню метров подошёл к низкой глинобитной мазанке. Огонёк был не светом далёкого окошка, а пламенем керосиновой лампочки. Она стояла на плоской крыше мазанки, бросая вокруг жёлтый рассеянный свет.
Дверь была заперта. Сергей постучал в оконце и через несколько секунд услышал топот босых ног. Звякнул крючок и скрипнули старые шарниры. Мальчик лет десяти или одиннадцати, в большом, до колен, ватнике, взглянул снизу вверх на Сергея.
- Заблудились?
- Мне надо на полевой стан Кара-Сук, - сказал Сергей.
- У Княжьего кургана? Это правее, километра три отсюда. А вы не здешний?
- Будь я здешний, разве бы я заблудился? - раздражённо заметил Сергей.
- Случается... - Мальчик переступил с ноги на ногу и неожиданно спросил:
- Есть хотите?
- Хочу.
Мальчик скрылся за скрипучей дверью и сразу вернулся с большим куском хлеба и кружкой молока.
- Там совсем темно, - объяснил он, кивая на дверь. - Лучше здесь поесть.
- Ты, что же, один здесь?
- Не... Я с дедом. У нас отара здесь. Совхозные овцы.
- Значит, пастухи?
- Дед мой пастух, а я так... Я на лето к нему приехал. Из Абакана.
Сергей сел в траву, прислонился спиной к стене хибарки и принялся за еду. Мальчик сел рядом.
- Джек, иди сюда! - негромко крикнул он и свистнул. Откуда-то из темноты появился большой лохматый пёс. Он обнюхал сапоги Сергея, лёг и стал стучать по земле хвостом.
- А зачем у вас лампа на крыше горит? - спросил Сергей, прожёвывая хлеб.
- Да так, на всякий случай. Вдруг заплутает кто... А в степи ни огонька.
- Спасибо, - сказал Сергей, протягивая кружку.
- Может, ещё хотите?
- Не надо...
Сергей не стал объяснять, что сказал спасибо не за еду, а за огонёк, который избавил его от ночных блужданий.
Мальчик позвал Сергея в мазанку, но тот не пошёл. Ночь была тёплой, да и спать не хотелось. Мальчик отнёс кружку и вернулся.
Они долго сидели молча. Лампа бросала вокруг мазанки кольцо рассеянного света, но мальчик и Сергей оставались в тени, под стеной.
- Ты каждую ночь зажигаешь свой маяк? - спросил Сергей.
- Каждую... Только дед сердится, что я керосин зря жгу. Я теперь стал рано-рано вставать, чтобы успеть погасить. Дед проснётся, а лампа уже на лавке...
Мальчик негромко засмеялся, и Сергей тоже улыбнулся.
- Сердитый дед?
- Да нет, он хороший... Он с белогвардейцами воевал, конником был. У него орден Красного Знамени есть.
- А что же он керосин жалеет?
Мальчик не расслышал, и снова наступила тишина.
- Не скучно здесь? - спросил Сергей, чтобы разбить молчание.
- Бывает, что скучно. Это, если дождь. А так интересно, тут горы, балки. В балках ручьи чистые-чистые. И шиповник цветёт... Мальчик нерешительно повернулся к Сергею, но не увидел лица. - А вечером делается тихо-тихо. И нет никого кругом. Спускаешься в долину и думаешь: а вдруг там что-нибудь удивительное... Смотришь, ничего нет. Только месяц над горой. Смешно?
- Нет, - сказал Сергей, и подумал, что ночью почему-то люди гораздо легче открывают свои тайны.
Сергей неожиданно задремал. Когда он проснулся, то увидел, что ночь посветлела. Снова проступили очертания гор, начинался синий рассвет.
Мальчик спал, завернувшись в телогрейку. Он сразу проснулся, как только Сергей поднялся на ноги.
- Эй, внук, - донёсся вдруг из мазанки стариковский голос, лампу задул? А то я сегодня рано встаю.
Мальчик вскочил. Сергей весело рассмеялся и протянул ему руку.
- Мне пора... Спасибо за огонёк, товарищ.
Мальчик смущённо подал маленькую ладонь и покосился на лампу. Она всё ещё горела неподвижным жёлтым огнём.
- Как тебя зовут? - спросил Сергей.
- Антон.
- Ну, будь здоров...
Сергей пришёл на свой стан, когда первые лучи уже пробивались между облаками и каменистой грядой. В это же время подъехал на мохнатой лошадке хакас-почтальон.
Телеграмма есть! - крикнул он. - Кто товарищ Калунов?
- Калинов, - сказал Сергей, и побледнел. - Это я.
Он рванул телеграмму и почитал первый раз быстро и тревожно, второй - медленно и с улыбкой. В телеграмме говорилось, что жена Сергея родила сына. Она спрашивала, какое дать ему имя.
- Дай коня! - закричал Сергей. - Пожалуйста, дай. Съезжу на телеграф!
- Что ты! - воскликнул почтальон. - Не могу. Ответ пиши.
И Сергей торопливо начал писать: "Поздравляю сыном Антоном родная..."
Так появился на свете ещё один Антон.
- А что дальше? - спросил Тоник.
- Всё. Конец.
Тоник, не оборачиваясь, пожал плечами и протянул:
- Ну-у... Я думал, что-нибудь интересное.
- Что поделаешь... - сказал папа.
Тоник молчал. Он приклонил голову к нагретому солнцем косяку и крепко зажмурил глаза. Ему хотелось представить, какая бывает темнота в степи, когда опускается августовская ночь.
И ещё Тонику вдруг стало обидно, что ему никогда не приходилось зажечь огонёк, который бы помог кому-нибудь.
Когда стемнело, он украдкой взял свой фонарик и вышел на улицу. В переулке горела на столбе лампочка и светились окна. За рекой переливалась целая тысяча огней. Красные и зелёные огни горел у причалов, где стояли буксиры, катера и самоходки. Далёкий самолёт пронёс над городом три цветные сигнальные лампочки... У каждого был свой огонёк, и никому, видно, не нужен был фонарик мальчишки.
И вдруг сразу исчезли все огоньки, потому что глаза Тоника закрыли чьи-то маленькие тёплые ладони. Тоник мотнул головой и сердито обернулся. Рядом стояли Римка и маленький Петька, и в руках у Римки был небольшой узелок.
- А мы картошку печь будем, - сказал Петька. Тоник толкнул ногой с обрыва обломок кирпича и слушал, как он, падая, шуршит в бурьяне.
- Ну и пеките, - ответил Тоник.
- Антон-горемыка, - вздохнула Римка. - Ты, что, сильно тогда брякнулся, да?
- Тебе бы так, - сказал Тоник.
Римка покачала узелком.
- Мы на костре будем картошку печь. Из сухой травы огонь разведём.
- Из травы! Там щепки есть на берегу...
- А тебя отпустят? - спросила Римка.
- Маленький я, что ли...
Они уже стали спускаться по тропинке, когда Тоник всё-таки решил спросить:
- А он чего не пошёл?
- Тимка-то? Дома его нет, - объяснил Петька.
- Мы проходили мимо, - сказал Римка, - да у него в окне темно. Может, спит уже.
- Ну и что же, что темно, - пробормотал Тоник. Он подумал, что, наверное, Тимка лежит на кровати и смотрит в синее окно на далёкие заречные огоньки. Всё-таки плохо, если поссоришься, да ещё зря.
- Может, он и дома, - вздохнула Римка. - Вы не помирились, да?
- Мириться ещё... - сказал Тоник. Он остановился, подумал немного и полез наверх.
Скоро все трое были у Тимкиного дома.
- Постучи в окно, - велел Тоник Петьке.
- Ну да, - сказал Петька. - Лезьте сами. Там крапива в палисаднике во какая.
Тогда Тоник вытащил из кармана фонарик. Он включил его и так повернул стекло, что свет падал узким лучом. Тоник направил луч в окошко и стал нажимать кнопку: три вспышки и перерыв, три вспышки и перерыв...
Свет жёлтым кружком ложится на занавеску за стеклом и золотил листья герани на подоконнике.
И вот, наконец, ярко вспыхнуло в ответ Тимкино окно.
|
