Если бы какой-нибудь репортёр вздумал интервьюировать Скукума, тот, без сомнения, отвечал бы ему: — Я — замечательная собака. Я умею выслеживать на дереве куропаток. Могу умерщвлять дикобразов. Неподражаем в драке с собаками; никогда не был побит; но самый чудесный дар мой — быстрота бега: я мчусь, как ураган. 

Да, он гордился своими ногами, и лисицы, приходившие к хижине в зимние ночи, не раз доставляли ему случай доказать, что он может сделать. 

Несколько раз он «чуть-чуть не поймал лисицы». Скукум и не подозревал, что эти лукавые животные дразнили его и что это доставляло им громадное удовольствие. Самодовольная собака не догадывалась об этом и никогда не упускала случая «почти» поймать лисицу. 

Охотники никогда не видят осенью этой погони, которая всегда происходит вечером; но зимой лисицы охотятся большею частью днём, и охотники могли увидеть тогда не только лисиц, но и бег Скукума с ними взапуски.

 Как-то раз днём, незадолго до захода солнца, услышали они слабое тявканье лисицы, которое доносилось с ледяной поверхности озера, покрытой снегом. «Это касается меня», — подумал, вероятно, Скукум и, сердито заворчав, вскочил на ноги и помчался к озеру.

 Охотники заглянули в окно. На снегу сидел их друг, большая серебристо-чёрная лисица. Куонеб протянул руку за ружьём, Рольф попытался позвать обратно Скукума, но было уже поздно. «Он» нёсся на поимку лисицы; «им» оставалось только смотреть и аплодировать ему. Лисица продолжала сидеть, посмеиваясь втихомолку, пока Скукум не очутился на расстоянии двадцати ярдов от неё. Тогда лисица грациозно прыгнула в сторону, вытянув горизонтально огромный хвост, а Скукум, вполне уверенный в успехе, пустился вперёд и очутился в шести-семи ярдах от неё. 

Ещё несколько прыжков — и победа несомненно за ним. Но и на этот раз лисица не подпустила его более, как на шесть-семь ярдов. Как ни напрягал он свои силы, как ни прыгал, лисица всё время оставалась на том же расстоянии от него.

 Сначала они бежали к берегу, но затем лисица повернула на лёд и забегала взад и вперёд. Скукум, уверенный, что она поступает так ввиду того, что потеряла надежду убежать, удвоил свои усилия. Но всё было напрасно с его стороны. Он постепенно терял силы и начинал уже задыхаться. Снег был довольно глубок в этом месте и представлял для собаки несравненно больше затруднений, чем для лисицы, благодаря разнице в весе. Бессознательно Скукум стал замедлять шаг. Лисица постепенно увеличивала расстояние и вдруг самым нахальным образом повернула назад и уселась на снегу. Это было слишком для собаки. Сердито лая, она несколько отдышалась и затем бросилась к врагу. Снова началась погоня взад и вперёд; но собака скоро так устала, что вынуждена была сесть; тогда лисица вернулась назад и принялась, в свою очередь, тявкать на неё. 

Это могло свести с ума. Самолюбие Скукума было затронуто. Он решил или победить, или погибнуть. Собрав последние силы свои, он очутился в пяти футах расстояния от белого кончика хвоста. Но тут, как это ни странно, лисица вдруг пустилась бежать со всей скоростью, на которую была способна, и скоро скрылась в лесу, оставив Скукума далеко позади себя. Почему?

 Да потому, что Куонеб, напрасно выжидавший благоприятного момента, чтобы выстрелить в неё, не ранив собаки, обошёл вокруг озера и теперь ждал в чаще. Чуткий нос лисицы предупредил её об опасности. Она поняла, что самая забавная часть приключения кончилась, и потому бросилась к лесу и исчезла в ту минуту, когда пуля взрыла снег позади неё. Язык бедного Скукума чуть не на целый фут высунулся изо рта, когда он плёлся к берегу. 

Вид у него был угнетённый: хвост был поджат, уши также. Он ничего не мог бы сказать теперь репортёру, кроме: «Сегодня я чувствую себя не так хорошо, как вчера», или «Не видели вы разве, как я отделал её»?