Дочь художника и художницы, Донателла рано осталась сиротой. У нее были добрые светлые глаза, полные любви — любви к прекрасному. 

Она смотрела на мир с восторженной жадностью, ее взгляд радовали мягкие переливы радуги на голубом после дождя небе, изумрудный газон, человеческая улыбка. Донателла родилась в Рафаэлии — и, значит, родилась с душой, художника и не мыслила жизни без искусства. Она бесконечно гордилась тем, что в одном из лучших городских музеев современной живописи представлены три работы ее отца и две картины кисти ее матери.

 Часто копируя в музее произведения больших мастеров, Донателла каждый раз хоть на несколько минут забегала в зал, где висели эти дорогие ее сердцу пять холстов. Как это нередко случается с людьми искусства, слава родителей Донателлы была посмертною славой, и дорога к ней далеко не всегда вознаграждала их за покорную преданность любимому делу.

 Однако они зарабатывали достаточно, чтобы не отказывать себе и единственной дочке в самом необходимом.

 Когда же в доме появлялось немного больше денег, чем обычно, семейные поездки на этюды превращались в чудесные путешествия, откуда мама и папа привозили замыслы и эскизы будущих картин, а маленькая Донателла — то перламутровую морскую раковину для натюрморта, то чешуйчатую шишку пинии из тенистой рощи под Равенной, где гулял шесть столетий назад великий Данте, то альбом для рисования с флорентийской лилией на кожаном переплете.

 «Неужели я никогда больше не увижу моря, не увижу красивых городов, которые успели показать мне папа и мама?» — порою спрашивала себя Донателла, вспоминая со щемящей грустью шумные сборы в дорогу, атласы и карты, разложенные на кровати в гостинице, фрески и мозаики всемирно известных соборов, внушительные остовы древних арен, сверкающие на солнце сотнями окон небоскребы. Вот если бы она была волшебницей… 

Однажды, когда на душе у нее было особенно грустно, Донателла услышала вдруг чей-то едва различимый голос, заставивший ее вздрогнуть: — Волшебники живут не только в сказках. Голос произнес эти слова с вежливой настойчивостью непрошеного доброжелателя. В комнате все еще звучало чуть внятное эхо. — Кто ты? — спросила Донателла. — Кто здесь только что разговаривал? Молчание. Девочка обошла весь дом: пусто. 

Откуда же исходил этот странный голос, чье эхо тем временем смолкло? Донателла задумалась над словами, которые застали ее врасплох. «Волшебники живут не только в сказках», — вот все, что сказал таинственный голос, но смысл этих слов был куда как ясен. Донателла сразу догадалась, что они означали. И она вспомнила Венецию. Кажется, она была там с родителями в конце октября или в самом начале ноября. Теплые солнечные дни сменялись прохладными ветреными вечерами. Туристский сезон был уже позади, на набережной Скьявони не приходилось лавировать в многоязычной толпе, лакированные гондолы качались на приколе.

 В один из вечеров мама, папа и Донателла остановились на площади Святого Марка, где несколько молодых художников со скромным достоинством стояли возле своих мольбертов с картинами и рисунками, запечатлевшими достопримечательности Венеции… Донателла выдавила из тюбиков краски на палитру и уверенными мазками наметила на холсте контуры собора святого Марка; площадь перед собором пока что оставалась пустынной, но вот на переднем плане появились фигуры молодых художников — одного, второго, третьего…

 Отойдя на несколько шагов, Донателла улыбнулась. На сегодня — хватит, а завтра она продолжит картину, уделив больше внимания отдельным деталям и, главное, дополнив ее приметами того осеннего вечера. Прошла неделя — и картина была готова. Через Пьяццетту к собору вели мостки, представляющие собой уложенные на козлы дощатые щиты, — ветер в это время года нередко дует с моря, и тогда не только Пьяццетта, но и прилегающая к собору часть площади становится как бы продолжением лагуны. Устало опустившись на стул, Донателла закрыла глаза и мысленно представила себе только что законченный холст.

 Он был настолько безупречен, что казалось, в комнате пахнет морем и за окнами неожиданно смолк рев автомобилей и мотоциклов и воцарилась необычная тишина, роднящая любой из ста восемнадцати островов, на которых построена Венеция, с каким-нибудь необитаемым островом. Маленькой художнице не в чем было себя упрекнуть, но она почему-то не торопилась мыть кисти, словно они могли ей снова понадобиться через минуту — другую. Несколько дней Донателла ходила как в воду опущенная. «Волшебники живут не только в сказках»!.. Ему легко говорить, ведь он сам, скорее всего, волшебник, — думала она. — Ну хоть бы еще разик сказал что-нибудь.

 Мне так не хватает его совета!» И, словно услышав ее мысли, таинственный голос вновь прозвучал в один прекрасный день под крышей дома, где жила маленькая художница: — Милая Донателла, мне нечего прибавить к моим прежним словам. Судя по всему, ты верно меня поняла. Что же до твоей картины, то, если не ошибаюсь, впечатление твое о Венеции во многом определили… — Ты прав! — воскликнула маленькая художница и, на этот раз поняв таинственный голос с полуслова, взялась за краски и привела на площадь Святого Марка женщину и мужчину и смешно семенящую между ними девочку лет четырех — пяти. 

У девочки были добрые светлые глаза, полные любви — любви к прекрасному. Только теперь Донателла могла сказать себе, что довольна картиной. И если обычно она ставила законченные работы в штабель, лицевой стороной к стене, то холст с Венецией ей захотелось непременно повесить, что она и сделала, выбрав для него место против окна. 

На стене холст выглядел иначе, чем на мольберте. Да и комната с появлением картины на одной из ее стен словно стала светлее и просторнее. В зависимости от освещения красавица площадь на холсте преображалась что ни час, тогда как люди на ней не менялись. Молодые художники в выцветших джинсах все с тем же скромным достоинством стояли у своих мольбертов, женщина и мужчина не старели, а смешно семенящая между ними девочка оставалась прежней крохой.

 Прошло некоторое время, и вот однажды Донателла поймала себя на мысли, что завидует девочке на картине. «Даже не верится, что это я, — думала она, подолгу стоя перед картиной. — И зачем только люди придумали зеркала!» Она все чаще и чаще подходила к зеркалу, откуда на нее смотрела обыкновенная девочка с обыкновенными глазами. При виде ее Донателла чуть не плакала от обиды: «Что и говорить, девочка на холсте лучше меня. 

Вернее, если бы она не осталась маленькой, была бы сейчас лучше, чем я. И уж конечно, талантливее и красивее!» Донателла уже ругала себя за то, что поверила злосчастному голосу. Пусть он звучал приятно, но ведь не случайно, должно быть, его обладатель не решался показаться ей на глаза. Наверное, кому-то вздумалось подшутить над ней, только и всего. «Больше я не стану развешивать уши, — пообещала себе Донателла. — И если он опять осмелится заговорить со мной, я сделаю все, чтобы выпытать у него, кому он принадлежит!» Не известно, слышал обладатель таинственного голоса маленькую художницу или не слышал, но после этого он долго не давал о себе знать. 

И Донателла не выдержала: — Где ты? Почему молчишь? Ты мне нужен, я так несчастна. Отзовись! Ну пожалуйста! И в один прекрасный день знакомый негромкий голос снова порадовал ее. — Глупышка, — сказал он на этот раз с ласковым укором. — Разве я не говорил тебе, что волшебники живут не только в сказках? Существует такое выражение — «чудо искусства».

 Девочка на твоей картине написана художником. Настоящий художник всегда пристрастен, он умеет любить и ненавидеть, а зеркалу это не дано. Настоящий художник видит больше того, что лежит на поверхности: он проникает в суть вещей, обогащая этим не только себя, но и всех, кто с доверием относится к искусству. Запомни: талант делает тебя сильной. — Спасибо, — застенчиво поблагодарила Донателла. — Что бы я делала без тебя?

 Я так счастлива! Ты подарил мне целый мир — мир искусства. Теперь маленькая художница с уверенностью могла сказать, что разгадала тайну говорившего с ней голоса. Это был голос искусства — и звучал он у нее в сердце.