Люди считают ноябрь месяцем мрака, отчаяния и всяких несчастий. Ноябрь для диких зверей месяц безумия. Но ни у кого из зверей не проявляется безумие в такой сильной степени, как у белохвостого оленя. Это своего рода болезнь, которая сопровождается распуханием шеи у рогатых оленей и лихорадочным нервным возбуждением. 

Между самцами происходят в это время продолжительные и ожесточённые единоборства; пренебрегая пищей рыскают они дни и ночи, горя желанием наброситься на кого-нибудь и убить. Рога их, вырастающие обыкновенно весной, достигают в это время полного своего развития, становятся острыми, плотными и тяжёлыми. Для чего?

 Неужели природа даёт их животным для того, чтобы колоть, ранить и уничтожать? Как ни странно, а между тем это оружие нападения употребляется чаще для обороны. Продолжительные и ожесточённые битвы оленей состоят преимущественно из наступательных движений и толчков; никогда почти не кончаются они роковым исходом. 

Если битва кончается смертельным исходом, то последний является не следствием зияющей, смертельной раны, а следствием того, что во время неожиданного прыжка которого-нибудь из борцов рога их так плотно сцепляются между собою, что не могут разъединиться, и животные умирают от голода. Случаи, когда олени закалывают своих соперников, очень редки, зато случаев смерти вследствие сцепления рогов бывают десятки. 

В той местности, где поселились Рольф и Куонеб, олени считались сотнями. Половина из них были самцы, и половина этих самцов вступала время от времени в единоборство, а иногда и по несколько раз в день. Можно смело сказать, что на расстоянии каких-нибудь десяти миль от хижины в лесу произошла тысяча дуэлей в течение одного месяца. Нет ничего удивительного, если Рольф не только слышал несколько раз доносившийся к нему издали шум битвы, но даже оказался свидетелем одного единоборства.

 Охотники жили теперь в хижине, и в тихие морозные ночи Рольф привык выходить, чтобы взглянуть в последний раз на звёзды и при этом прислушиваться к голосам, раздающимся среди ночной тишины. Временами слышал он угу, угу! ушастой совы, временами протяжный вой волка, но чаще всего доносился к нему откуда-то из глубины леса стук рогов, — это олени решали важный вопрос: который из двух лучше? Как-то раз услышал он утром стук рогов в той же самой стороне, где слышал его накануне ночью. После завтрака он поспешил туда один и, пройдя небольшое пространство, увидел на прогалине двух оленей, которые, упёршись лбами, толкали друг друга. 

Языки у них были высунуты, и они, по-видимому, совсем выбились из сил, а изрытый кругом них снег ясно указывал на то, что борьба длится уже несколько часов. Надо полагать, олени были те самые, стук рогов которых Рольф слышал ночью. Силы у них были, очевидно, одинаковы, а зелёный огонёк в глазах ясно говорил о враждебном настроении этих кротких на вид животных. Рольф беспрепятственно подошёл к ним. Они как будто заметили его, но мало обратили на него внимания; они только прекратили энергичные толчки и остановились, чтобы вздохнуть, затем разошлись, подняли головы, потянули воздух и поспешили прочь от страшного врага. На расстоянии пятидесяти ярдов они повернули обратно, тряхнули рогами и с минуту стояли в нерешимости, что им делать: продолжать борьбу или напасть на человека. К счастью, они выбрали первое, и Рольф поспешил домой. Выслушав его, Куонеб сказал: — Они могли убить тебя. Самцы теперь все безумные. Они часто нападают на человека. Олень убил брата моего отца, когда был «месяц безумия». 

Нашли только изуродованное тело его. Он пробовал было вскарабкаться на дерево, но олень сбросил его на землю. Везде были на снегу следы, и по ним видно было, что он держал оленя за рога, а тот тащил его, пока брат отца не выбился из сил. У него не было ружья. Олень скрылся куда-то. Вот всё, что я знаю. Я доверюсь скорей медведю, чем оленю. 

Индеец говорил немного, но словами своими живо нарисовал картину. Немного погодя Рольф снова услышал стук рогов и с ужасом представил себе безнадёжную борьбу на снегу; рассказ пробудил в нём новое, не похожее на прежнее, чувство к оленю и его изменчивому нраву. Прошло после этого недели две, когда он, возвращаясь домой после осмотра капканов, услышал в глубине леса какие-то странные звуки, низкие, звучные, получеловеческие. Такие странные, таинственные звуки издаются обыкновенно воронами и сойками; если они низкие — значит ворона, высокие — сойка. Куок, куок! Хе, хе, хе!.. Кррр, ррр! — слышался адский, зловещий крик, и Рольф скоро увидел целую дюжину летающих среди деревьев и прыгающих по снегу воронов. Один из них спустился на побуревший пень, но пень покачнулся, и ворон перелетел на другое место.

 Уэх, уэх, уэх! Ррр, крр, кррр! подхватили другие вороны. У Рольфа не бьшо с собой никакого оружия, кроме лука, карманного ножа и топора.

 Он вытащил топор из-за пояса и продолжал идти дальше. Снова послышались глухие голоса воронов, которые расселись по веткам и подняли зловещее карканье, словно злые духи, которые радуются удачно придуманной ими адской штуке. Рольф сделал ещё несколько шагов и увидел зрелище, которое наполнило душу его ужасом и состраданием. 

Большой, здоровый самец олень, — здоровый, конечно, раньше, — стоял на коленях, раскачиваясь из стороны в сторону, иногда он приподымался, упираясь передними ногами, и тащил по земле что-то большое, серое… труп другого оленя со сломанной шеей, как это оказалось потом, но с большими крепкими рогами, которые сцепились с рогами живого оленя так, как будто их скрепили вместе железными или стальными тисками. 

Несмотря на все свои усилия, живой олень еле мог двигать головой и тащить труп соперника. Следы на снегу показывали, что в самом начале он мог ещё протащить его несколько ярдов и даже глодал ветки и побеги, но это было давно, когда он был сильнее. Как давно? Несколько дней, а может быть, и целую неделю боролся олень со смертью, которая не хотела прийти к нему. Всё указывало на это: впалые бока, высохший и вытянутый на расстоянии какого-нибудь фута от снега язык, тёмные глаза, подёрнутые тусклой дымкой смерти, но сразу сверкнувшие жаждой битвы, как только увидели приближение нового врага. Вороны выклевали глаза у мёртвого оленя и проклевали целую дыру на его спине. Они пытались было сделать то же самое и с живым, но у того хватало ещё силы защищать себя передней ногой, хотя положение его не улучшилось от этого.

 Рольф за всё время пребывания своего в лесу ни разу ещё не был свидетелем более жалкого зрелища, да и за всю жизнь свою вообще не видел ничего подобного. Душа его исполнилась сострадания к бедному животному.

 Он забыл, что видит перед собою существо, на которое люди охотятся, чтобы добыть себе пищу; в данный момент он видел безвредное красивое животное, попавшее в ужасное, безвыходное положение, товарища в несчастии, и решил прийти к нему на помощь. С топором в руке подошёл он, осторожно, взял за рога мёртвого оленя и нанёс удар топором у самого их основания. Удар этот произвёл поразительное действие на живого оленя и сразу показал, как далёк тот от смерти. Моментально сделал он прыжок назад, увлекая за собой мёртвого оленя и своего спасителя. Рольф вспомнил слова индейца: «В языке твоём таится сильное снадобье». 

И он нежно, ласково заговорил с оленем; подойдя к нему ещё ближе, опять взялся за рог, который хотел отрубить; продолжая говорить ласково, он стал наносить удары, увеличивая постепенно их силу, пока не увидел, что может уже серьёзнее приняться за разрушение оков. Рога, как и всегда в это время, были очень толсты и крепки, и ему несколько раз пришлось ударить топором. Но вот рог, наконец, отделился. Рольф повернул его, и живой олень был свободен. Как же он поступил со своей свободой? О, не говорите этого тем, которые были всегда друзьями дикого оленя! Скройте это от тех, кто слепо верит тому, что благодарность всегда следует за добрым делом! 

С неожиданной энергией, со всей силой неукротимого бешенства, с самым злым умыслом набросился неблагодарный на своего избавителя, чтобы нанести ему смертельный удар. Поражённый и удивлённый неожиданностью нападения, Рольф не успел схватить убийцу за рога и лишить его силы. Олень нанёс Рольфу такой сильный удар, что тот свалился. Стараясь спасти себя от неминуемой смерти, Рольф вцепился в эти страшные рога и закричал так, как никогда ещё не кричал в своей жизни: — Куонеб, ко мне! Куонеб! Спаси меня! 

Он лежал, словно пригвождённый к земле, а рассвирепевшее животное изо всей силы давило ему грудь и старалось освободить свои рога; всё спасение Рольфа зависело от того, что пространство между рогами было очень широко и олень как бы держал его в своих объятиях. Но был момент, когда олень так сильно надавил ему лбом на грудь, что ему показалось, будто не только силы, но и жизнь сейчас оставит его; ему не хватило даже воздуха в лёгких, чтобы крикнуть. 

А вороны в это время каркали и о чём-то болтали, сидя на дереве. Глаза оленя сверкали зеленоватым огнём и горели убийственной ненавистью, и он, как безумный, вертел головой то в одну, то в другую сторону. Такая борьба не могла продолжаться долго.

 Силы совсем почти оставили Рольфа, а животное по-прежнему давило ему грудь. — О Господи, спаси меня! — прошептал он, когда животное приподняло голову, пытаясь снова освободить свои убийственные рога. Животное почти уже освободило их, но вороны подняли вдруг отчаянное карканье, и из лесу выбежало ещё одно существо, спеша присоединиться к битве. Олень поменьше? Нет! Так кто же? Рольф ничего не видел, а только услышал сердитое ворчание, и в ту же Минуту Скукум схватил убийцу за одну из задних ног. 

Сил у него, конечно, не было настолько, чтобы он мог оттащить оленя, зато зубы у него были острые, и он от всего сердца отдался делу спасения; когда затем он вцепился зубами в более нежные части тела оленя, тот, истощённый предыдущей борьбой, попятился назад, повернулся и упал. Не успел он ещё подняться, как Скукум вцепился ему в нос, сдавив его, как тисками. Олень мотнул головой и потащил с собой собаку, но не мог её стряхнуть с себя. 

Рольф воспользовался случаем, вскочил на ноги, схватил топор и нанёс животному оглушительный удар, а затем, увидя на снегу охотничий нож, выпавший у него во время борьбы, покончил с врагом и… потерял сознание. Опомнившись, он увидел подле себя Куонеба.