Освальдо осточертело вечное сюсюканье вокруг. Целыми днями только и слышишь: «Ах, какая прелесть!..» — Какая прелесть последний танец!.. — Какая прелесть последняя пластинка!.. — А последний фильм? Какая прелесть!.. 

Прелесть! Прелесть! Прелесть! Все модное, все, что пользуется успехом, — прелесть. Достаточно было в газетных киосках появиться книге комиксов с бумажной ленточкой «Огромный успех. Книга-победительница Фестиваля комиксов на станции 101-й км», и перед киосками выстраивались очереди. Журналы мод предлагали юбку-лохмотья? 

«Прелесть! До чего оригинально!» И девушки начинали щеголять в драных юбках. Рождался новый танец под названием «Орангутанг»? Под стук барабанов все принимались подпрыгивать и раскачиваться, с силой ударяя себя в грудь кулаками: «О, какая прелесть!» «Хороша прелесть! — думал Освальдо. — Весь город сошел с ума, но у меня-то, к счастью, иммунитет». 

Совсем недавно он несколько месяцев лежал в клинике, где ему назначили полный покой, запретив даже слушать радио, сидеть перед телевизором, читать журналы. Естественно, что после такого лечения Освальдо смотрел на мир другими глазами. 

Он словно протрезвел: долгие месяцы тишины и размышлений сделали свое дело. Суперстар, этот безумный, этот суматошный город казался ему теперь клеткой для буйнопомешанных. Повсюду музыка, танцы, фестивали, повсюду кричащая реклама, а газеты только и пишут, что об артистах кино и популярных певцах.

 Последний невежда и тот знает, что название города произошло от слова «superstar» — сверхзвезда. На улицах в любое время дня и ночи толпы возбужденных поклонников осаждают машины эстрадных звезд, все охотятся за автографами, девушки штурмуют киностудии, уговаривая режиссеров попробовать их на роль героини («Я стану знаменитой! Какая прелесть!»). 

Освальдо чувствовал, что за несколько месяцев в клинике он повзрослел. — Впрочем, не столько повзрослел, — уточнял он, — сколько поумнел. Его тошнило от глупых и бесконечно пошлых фильмов, вызывавших в зрительном зале вздохи восхищения: «Ах, какая прелесть!» Его доводили до белого каления эпилептические танцы и какофоническая музыка, которую все превозносили до небес. Он не мог без сострадания говорить о последнем повальном психозе — так называемой пульверизаторной живописи (на холст направлялась струя краски из полного распылителя). У Освальдо выработалось свое отношение к тому, что он видел и слышал.

 Ему могли нравиться лишь по-настоящему прекрасные вещи, которые несли бы в себе определенный смысл, говорили бы что-то сердцу, волновали чувства, открывали перед человеком новые горизонты. «Когда я стану взрослым, — думал Освальдо, — я создам что-нибудь подобное, и мне все равно, ждет меня успех или нет». А пока что даже дома он не был защищен от бесконечных криков моды, от последних повальных увлечений, о которых без конца бубнили по радио, по телевизору, кричали в журналах. Он чувствовал себя, словно в открытом море во время нестихающего шторма: на него обрушивались, подобно вспененным волнам, новые кумиры, открытия, увлечения. Между тем подошло время Большого Конкурса.

 Задачей знаменитого смотра талантов было создание и популяризация новой моды и новых кумиров в искусстве, и, как всегда, ему предшествовала шумная реклама: Будущие шансонье, будущие режиссеры, будущие живописцы, будущие артисты! Участвуйте в Большом Конкурсе! Один свежий замысел, одна неожиданная идея поднимут вас на вершину славы! 

Вы можете стать законодателями моды! Вы можете подарить людям радость! Вас ждет успех! Весь город готовился к Конкурсу. Стать знаменитостью — какая прелесть! «Интересно, сколько дурацких новинок появится на свет, — думал Освальдо. — И люди все проглотят. Когда человек приходит в тратторию, он заказывает еду по своему вкусу, а если собирается в кино или на концерт, для него главное — мода». Несколько жюри в составе крупнейших специалистов внимательно изучали горы работ, представленных на Конкурс. Покончив со своей частью работы. Председатель жюри живописцев в радостном возбуждении прибежал к писателю, возглавлявшему литературное жюри: — Мы открыли удивительного художника! Его ждет громкий успех! Это новый стиль в живописи! Какая оригинальная находка! Подумать только — белый холст!

 Совершенно белый, без единого мазка, настоящий пир цвета! Подобный замысел мог родиться только в гениальной голове! Нужно сказать, что и его коллега — Председатель литературного жюри — пребывал в радостном возбуждении: — А нам-то как повезло! Извольте взглянуть на эту удивительную рукопись… — И он показал собеседнику стопку чистой бумаги. — Книга, в которой все страницы белые! История литературы не знает второго такого произведения! Оно читается в один присест, оно исполнено таинственности, оно будоражит мысль. 

И на всю книгу — ни единой даже самой пустяковой опечатки! Горя желанием порадовать ближнего, они поспешили к Председателю жюри по кинематографии, который не выходил еще из просмотрового зала.