И всё-таки я не верю, — сказал Тиббе. — В то, что вы разговариваете с кошками. Наверное, это получается как-то иначе: чтение мыслей или ещё какая хитрость. — Может быть, — сонно пропела Мурли и зевнула. — Я пошла в коробку, — сообщила она. — Можно мне взять эту газетку? — Вы уверены, что обойдетесь без одеяла и подушки? — Конечно, большое спасибо. Насколько я знаю, Флюф любит спать у вас в ногах. 

У каждого свой вкус. Спокойной ночи. — Спокойной ночи, юфрау Мурли. Она обернулась от двери. — Кстати, по пути к вам я услышала парочку новостей, — сказала она. — На здешних крышах. — Новостей? Каких же? — У Помоечницы скоро будут котята. — Ох, — вздохнул Тиббе, — к сожалению, мне больше нельзя писать про кошек. 

Главному редактору это не нравится. — Жаль, — сказала юфрау Мурли. — А ещё какие новости? — Только одна: почему господин Смит такой грустный. — Господин Смит? Вы имеете в виду учителя? Я видел его сегодня. И мы вместе помогали вам слезть с дерева. И он вовсе не выглядел грустным. — И тем не менее это так. — По-моему, это неплохая новость. 

— Тиббе потер руки. — У него что, плохое настроение? — Через неделю исполнится двадцать пять лет, как он работает старшим учителем в школе, — пояснила юфрау Мурли. — Он надеялся, что в его честь устроят праздник. Как-никак юбилей. Но нет. — Почему же праздника не будет? — Потому что никто этого не помнит. Все забыли.

 Он думал, что о празднике позаботятся ученики и коллеги... но никто и в ус не дует. — Почему же он сам никому об этом не напомнит? — Этого он ни за что не сделает. Он слишком гордый и упрямый. Так говорит Косой Симон. — Косой Симон? Это же его сиамский кот! — Точно. С ним-то я и разговаривала. И он рассказал, почему его хозяин такой грустный. Извините, я пошла в свою коробку. Она сказала Флюфу на прощанье: «мроу». «Мриу», — ответил ей Флюф. Наверное, это означало «спокойной ночи». Тиббе бросился к телефонному справочнику. Хотя был уже поздний вечер, он всё-таки набрал номер господина Смита. — Извините меня за столь поздний звонок, — зачастил Тиббе. — Я прослышал, что скоро вы отмечаете юбилей. 

Вы двадцать пять лет работаете старшим учителем. Не так ли? На другом конце провода долго молчали. Наконец послышался взволнованный голос господина Смита: — Я верил, что есть люди, которые помнят об этом. «Не люди, кошки», — хотел было возразить Тиббе, но вовремя осекся. — Разумеется! — воскликнул он с воодушевлением. — Как же не помнить? Вы не будете против, если я напишу про вас заметочку? — Мне будет чрезвычайно приятно, — сказал господин Смит.

 — Нельзя ли в таком случае зайти к вам? Я понимаю, сейчас уже поздний вечер... но мне бы так хотелось сдать эту заметку завтра. 

Рассказать о вашей жизни и о школе... — Приходите, — согласился господин Смит... В три часа ночи Тиббе вернулся домой. Его записная книжка была до последнего листочка заполнена сведениями о жизни и трудовых подвигах господина Смита. Он на цыпочках прокрался по своему чердаку, но прежде чем усесться за пишущую машинку, заглянул в кладовку. Свернувшись калачиком, Мурли мирно спала в коробке. «Она спасла меня, — подумал Тиббе. — Теперь у меня есть заметка. Осталось её только написать». Укладываясь на рассвете в кровать, он шепнул сонному Флюфу: — Слышишь ты, соня. У меня получилась отличная заметка.

 И в ней настоящая новость! Флюф потянулся и захрапел у него в ногах. «Я обязательно поблагодарю её утром, эту странную юфрау Мурли», — подумал Тиббе и тоже заснул. Но когда на следующее утро он проснулся, она уже ушла. Коробка была пуста. В ней лежала газета, всё было тщательно прибрано. Её одежда и чемоданчик тоже исчезли. — Флюф, уходя, она что-нибудь просила передать? — Мр-р, — ответил Флюф, но Тиббе ничего не понял. — Ну и ладно, — вздохнул он. — Нашим легче. Весь чердак опять в моем полном распоряжении. 

Потом он увидел на письменном столе свою собственную заметку. — Вот здорово! — воскликнул он. — Я иду на работу. И меня не уволят. По крайней мере сегодня... Его радость угасла. Он пошёл на кухню, где обнаружил сваренный для него кофе. Посуда была вымыта. «Очень мило с её стороны». Слуховое окошко было распахнуто настежь. 

Значит, бездомная дама убралась тем же путем, каким появилась. «Хоть погода наладилась, — подумал Тиббе. — Ей не нужно будет бродить под дождем. Неужели она опять отправилась разговаривать с кошками? Если быона осталась здесь... Если быя взял её в дом... Тогда, может быть, она приносила бы мне каждый день какую-нибудь свежую новость».

 Он чуть было не крикнул в окно: «Мурли, кис-кис-кис!» Но сдержался. «Гнусный эгоист, — строго сказал он сам себе. — Ты хочешь взять в дом женщину-кошку исключительно в своих собственных интересах. Как низко с твоей стороны! Забудь её и сам добывай себе новости. Нужно избавиться от застенчивости. К тому же она, вероятно, ушла насовсем».

 А юфрау Мурли была тем временем неподалеку. Она сидела на крыше Страхового банка — самого высокого здания в округе — и вела разговор с Помоечницей. Помоечницей её прозвали потому, что была она кошкой, прямо скажем, драной. 

И лапы у неё были вечно грязные. Хвост облез, рваное ухо по-бандитски съехало набок, серо-бурая шерсть торчала клочьями. — У тебя скоро будут котята, — сказала Мурли. — Чтоб им провалиться! — буркнула Помоечница. — Сколько раз я себе говорила: пора с этим завязывать. Вся моя жизнь — это сплошные котята. — Сколько же у тебя детей? — спросила Мурли. Помоечница поскребла за ухом. — Чтоб я знала, пропади они пропадом! 

Помоечница была грубовата. Но бродячей кошке, сами понимаете, не до светских манер. — Ладно, не обо мне речь, — проворчала она. — Твои дела куда хуже моих. Как же это тебя угораздило? С брезгливым любопытством она оглядела Мурли со всех сторон. — Понятия не имею. — Мурли погрустнела. — И знаешь, что самое ужасное? Полбеды, если бы я стала человеком совсем. Так ведь нет: я какая-то серединка на половинку. — Никакой серединки на половинку я в тебе не вижу. Вылитый человек. — Я имею в виду внутренне, — пояснила Мурли. — У меня остались все кошачьи повадки. Я мурлыкаю, шиплю, трусь головой, как кошка. Вот только моюсь я мочалкой. 

А что до мышей... надо попробовать. — А помнишь ли ты Великую Мартовскую Мяу-Мяу Песнь? — спросила Помоечница. — Кажется, помню. — А ну-ка, затягивай! Мурли открыла рот и издала мерзейший кошачий вопль, которым все уважающие себя кошки встречают весну. Помоечница немедленно присоединилась к ней, и их душераздирающий истошный вой огласил округу. Концерт продолжался до тех пор, пока на крыше не распахнулось слуховое окно и кто-то не запустил в них бутылкой. 

Бутылка приземлилась как раз между ними, и они брызнули врассыпную. — Получается! — радостно крикнула Помоечница.— Знаешь, что я тебе скажу: у тебя всё наладится. Тот, кто так хорошо поет, никогда не перестанет быть кошкой. 

Ты случаем ничего не чувствуешь на верхней губе? Усики не пробиваются? Мурли проверила. — Нет, — вздохнула она. — А хвост? Что у тебя с хвостом? — Совсем исчез... — А ты не чуешь, что снова становишься кошкой? — Нет, ни малейшего намека. — А дом у тебя есть? — поинтересовалась Помоечница. — Мне показалось, что есть... 

Но там, наверное, ничего не выйдет. — У этого парнишки из газеты? — У него. — Мурли кивнула. — Я 

\ещё немножко надеюсь, что он меня позовет. Я оставила свой чемоданчик там неподалеку, за печной трубой. — Уж лучше бродяжничать, — посоветовала Помоечница. — Самое милое дело. Присоединяйся ко мне. Я тебя познакомлю с кучей своих отпрысков. Всех их разбросало по белу свету. Один мой сын пристроился при фабричной столовой. А одна моя дочь живёт в городской ратуше, её зовут Муниципалка. Другой сын... — Тс-с-с, подожди, — перебила её Мурли. Они замолчали. По крышам прокатился крик: — Мурли, кис-кис-кис! — Ну вот, — прошептала Мурли. — Он зовет меня. — Не ходи, — фыркнула Помоечница. — Давай бродяжничать. 

Свобода дороже! Вот увидишь, он отнесёт тебя в корзинке к ветеринару. Тебе сделают укол! 

Мурли заколебалась. — Всё-таки я пойду, — решилась она. — Ты совсем рехнулась, — сказала Помоечница. — Пойдем со мной. 

Я знаю один фургон, на пустыре... там тебе будет и крыша над головой, и там ты опять запросто превратишься в кошку. — Кис-кис-кис, Мурли! — Я иду! — Не ходи, дуреха! Подумай, если у тебя будут котята, их всех утопят! — Кис-кис... юфрау Мурли! — Я обязательно с тобой встречусь, — быстро сказала Мурли. — Здесь, на крыше. Пока! 

Она спрыгнула на соседнюю черепичную крышу, ловко вскарабкалась на гребень, перемахнула на другую сторону, спустилась к трубе, подхватила чемоданчик, и вот уже она стояла перед знакомым окошком на кухню. — Вы меня звали? — спросила она. — Заходите, юфрау, — пригласил Тиббе.