Вон на тех лавочках под деревьями сухо. Они присели на лавочку и принялись печально сосать карамельки. «Меня снова приняли на работу, — подумал Тиббе. — Мне не нужно съезжать с квартиры. Всё уладилось. 

У меня не стало только моей секретарши. Отныне не будет для меня работать КИС — Кошачья Информационная Служба. И кошки не будут приносить мне новости. Теперь я буду добывать их сам. Смогу ли? Достаточно ли у меня храбрости? 

Конечно, смогу, — строго сказал он себе. — Уж не такой я робкий. Я могу к любому обратиться с вопросом, я больше не боюсь людей. И это прекрасно, что теперь я должен работать сам. Но отчего-то мне совсем не радостно на душе.

 Почему мне так грустно? Юфрау Мурли... — подумал он. — Мне столь о многом хотелось её расспросить. Прежде чем она опять превратилась в кошку. И разве я отблагодарил её? Я ни разу не сказал ей «спасибо». Я лишь поучал её, когда она делала что-то чересчур по-кошачьи. И она ни разу не получила от меня жалованья. 

Конечно, теперь оно ей больше не понадобится». Эта мысль не прибавила ему радости. «Лишь пару перчаток... вот единственное, что она от меня получила... И те я подарил ей из боязни, что она кого-нибудь исцарапает. Если она когда-нибудь вернется... человеком, пусть у неё останутся все её кошачьи штучки, я не буду на неё сердиться. 

Пускай царапается. И мурлычет. И трется головой о рукав. Собственно, она становилась особенно симпатичной, когда мурлыкала. Интересно, как всё-таки нужно говорить: «мурлычет» или «мурлыкает»?» Внезапно за скамейкой раздался заполошный собачий лай. Громовым басом бухал датский дог. Он стоял под деревом и, глядя вверх, захлебывался лаем. Не говоря ни слова, Тиббе с Биби вскочили и тоже стали смотреть вверх. 

Пес, как безумный, танцевал под деревом и время от времени кидался на ствол, пока наконец не послышался повелительный окрик хозяина: — Карлос! Ко мне! Совершив ещё несколько наскоков на дерево, Карлос покорно потрусил прочь.

 Проливной дождь барабанил по листьям. Почти одновременно Тиббе и Биби разглядели в густой листве у самой верхушки... сначала туфлю, а затем и целиком всю ногу. На углу Грунмаркт показался фургон молочника. — Извините, вы не могли бы мне помочь? — обратился к нему Тиббе. — Там на дереве сидит моя секретарша.

 Она боится спуститься вниз. — Опять собака загнала? — обрадовался молочник. — Это мы знаем! Мы тут в районе и не к такому привыкли! Подождите, сейчас я подгоню фургон. Спустя две минуты Мурли стояла под деревом, а молочник отправился своей дорогой. Она промокла до нитки, её костюмчик был весь в линялых потеках, но этого никто не замечал. 

Тиббе и Биби, у которых словно гора с плеч свалилась, хохотали, теребя Мурли за мокрые рукава. — Здорово! — кричал Тиббе. — Какое счастье! А мы чего только не насочиняли! Значит, всё это выдумки. Как нам такое могло прийти в голову! — Что за выдумки? — спросила Мурли. Дождь припустил ещё сильнее, одежда окончательно промокла, но никто из них этого не ощущал. — Сегодня на рассвете мы видели вас, юфрау Мурли! — сообщил Тиббе. — Во всяком случае, мы решили, что это вы. — Мы видели рыжую кошку! — уточнила Биби. — На крыше. — Это была моя сестра. — Мурли улыбнулась. — Моя пятерняшка. Мы очень с ней похожи. — А потом мы видели вас на Эммалаан, — продолжал Тиббе. — Мы ходили туда. И нам снова попалась эта кошка. 

С дроздом в зубах. — Это тоже была она. Моя сестра. — Мы же совсем промокли! — вдруг обнаружил Тиббе. — Быстрее домой! 

И, произнеся слово «домой», он почувствовал себя таким счастливым, что ему захотелось петь — прямо здесь, на улице, под дождем. — Я с вами не пойду, мне пора в школу, — вздохнула Биби. — И я не узнаю, что с тобой произошло. — Приходи к нам сразу после школы, — предложила Мурли. — И я расскажу тебе всё сначала. 

Промокшие насквозь Тиббе и Мурли вернулись на свой чердак, где их с нетерпением поджидала вся кошачья компания. Помоечница, Флюф и котята — все гурьбой бросились им навстречу и, мурлыча, закружились вокруг них. — Нам нужно переодеться во что-нибудь сухое, — сказал Тиббе. — А потом ты расскажешь мне всё. И Мурли рассказала ему про свои утренние приключения. Про свою сестру. Про то, как она бежала по незнакомым садам. — Не понимаю, мне ведь так хотелось стать кошкой, — рассуждала Мурли. — По крайней мере, мне так казалось.

 А когда настал решающий миг, я почему-то передумала. Меня терзали ужасные сомнения. — А теперь это прошло? — спросил Тиббе. — Наверное, да,— согласилась Мурли.— Все сомнения позади. Я решила остаться человеком.

 Правда, я боюсь, что все мои кошачьи замашки всё равно сохранятся. И я всегда буду залезать на дерево при виде собаки. — Не беда! — махнул рукой Тиббе. — И сдается мне, что скоро я замурлыкаю. — На здоровье! Мурлыкай, царапайся, трись головой о рукав сколько пожелаешь! — Царапаться сейчас мне вроде бы не хочется.

 А вот помурлыкать я совсем не прочь! — Я буду только рад! Мурли потёрлась головой о его плечо. Очень мокрой головой, к слову сказать, потому что её рыжие волосы ещё совсем не просохли. — Я так боялся, — пробормотал Тиббе. — Так боялся, что тебя никогда не увижу, Мурли. Лишь теперь я понимаю, как мне было плохо, когда ты ушла. Никогда больше не уходи. Обещай мне! — Я больше никуда не уйду, — мурлыкнула Мурли. — Просто я опасалась, что больше не нужна вам. Ведь вся ваша застенчивость прошла. — Ты мне страшно нужна, Мурли. — Тиббе взял её за руку. — Не только как секретарша, но и как...

 Он залился краской. — Ну да... но и как... Чтобы ты всегда была здесь, в доме, понимаешь, Мурли. Внезапно он заметил, что обращается к ней на «ты». И совсем не говорит ей «юфрау». Тиббе робко поднял на неё глаза. Прежде она держалась с ним крайне сдержанно. И всегда безупречно вежливо называла его «господин Тиббе». 

Сейчас она ласково улыбнулась ему и сказала: — Я с таким бы удовольствием позавтракала, Тиббе. Умяла бы целую баночку сардин! А потом я пошла бы на крышу, потому что Помоечница уже давно намекает мне, что хочет побеседовать со мной с глазу на глаз. — Тогда сперва побеседуй, — предложил Тиббе. — А тем временем я приготовлю исключительной вкусноты завтрак. Он отправился колдовать на кухню, а Мурли вылезла вслед за Помоечницей через слуховое окошко на крышу. — Что-то не так? — спросила Мурли. — Мне кажется, ты недовольна тем, что я вернулась. — Я страшно рада твоему возвращению, — фыркнула Помоечница. — Не могу только сказать, что я тебя сильно уважаю... Не моего это кошачьего ума дело, но мне всё-таки странно! — Странно, что я вернулась? — Меня просто в самое сердце поразил твой рассказ про дрозда.

 Я — кошка бродячая и много чего повидала на своем веку, но такого — извините-подвиньтесь — никогда! Это ж надо: пожалеть дрозда! Этак ты скоро начнешь слезы лить по бедным рыбкам! Пойдешь к селёдочнику и вырвешь у него селёдку из лап... тьфу!.. из рук. Не обижайся, я немного не в себе. — Да уж, ты снова начинаешь грубить, — вздохнула Мурли. — Пора мне на свободу. Ухожу бродяжничать. Котята уже лакают из миски. 

По-моему, их пора раздавать. В любом случае я им больше не нужна. Ах да, у меня для тебя напоследок есть новость. Передал мой сыночек Парфюм. Расширения фабрики не будет. Муниципальный Советник не одобрил проект. Сообщи своему хозяину. — Спасибо тебе. — Мурли погладила её. — А что, Кошачьей Информационной Службе работать по-прежнему? — Конечно. Жизнь продолжается. И КИС действует! — И ты по-прежнему будешь спать в коробке? — поинтересовалась Помоечница. — Естественно. 

А почему бы и нет? Помоечница взглянула на неё своими недоверчивыми желтыми глазами. Она снова казалась грязной и драной. — Знаешь что... — сказала она тихо. — Мне вдруг стукнуло в голову, что вы с ним поженитесь. — Почему ты так думаешь? — спросила Мурли и покраснела. — Чувство у меня такое, — вздохнула Помоечница. — И хочу тебя предупредить: если ты отважишься на это, твоя песенка спета. Ты больше никогда не станешь кошкой.

 А может, дело дойдет до того, что ты разучишься с нами разговаривать. Потому что перестанешь понимать по-кошачьи.

 И даже забудешь Большую Мяу-Мяу Песнь. — Ну, до этого ещё далеко! — успокоила её Мурли. — Завтрак готов! Приглашаются люди и кошки! — высунувшись из кухонного окна, крикнул Тиббе. — Пойдем, нас зовут, — сказала Мурли.