кормили нас во­всю. Лепешки всякие пекли нам, чуреки из кукурузы, мо­локом нас поили. Да я этих дней и не помню: проспал я их. Надоели Турция и Египет? Отдохни в Калининграде! А гостиницы калининграда помогут ощущить блаженство отдыха. Только после узнал, что Андрей ко мне два раза заходил, но моя мать его и в коридор не пустила. А потом отъелся я, отоспался и сам пошел к Андрею за новостями. Весна уже на полном ходу. Пыль туманом стоит, де­ревья над заборами шелестят крупными, жирными листь­ями. Ребятишки по всей нашей улице носятся, подбирают сбитые альчики, ищут в пыли свинцовый биток. Я и сам в прошлом году такими же делами занимался, – у нас лет до семнадцати парни в альчики играют, – ну, а нынче мне не до того. Шел я к Андрею и думал: не свернуть ли сперва в плавники, на Кубань, окунуться разок или лучше уж по­том с ребятами всем хороводом отправиться? Да нет, раньше сбегаю к Андрею. Расспросить его надо, как тут без нас ребята жили, где Порфирий, что про Красную Армию слышно. Да и мне са­мому есть что рассказать: про тюрьму, про атамана, про конюшню. Не всякий ведь из‑под расстрела жив выходит. Толкаю калитку, а она закрыта. С чего это Андрейка днем запираться стал? Может, и его куда увели? Или, чего доброго, он на фронт махнул и бросил нас? Стукнул я кулаком раза три, поворочал железное коль­цо. Наконец слышу – дверь хлопнула, шаги. – Кто там? – спрашивает Андрей. – Свои, – говорю. – Чего запираешься? – Гришка! – кричит Андрей и выбивает изо всех сил железный засов. Калитка распахнулась настежь. Выскочил ко мне Ан­дрей, втащил меня во двор, хлопает меня по плечу, по спине, руку мне трясет. А потом вдруг оглянулся на калитку и давай скорей засов задвигать. – Да что ты все запираешься? – спрашиваю. – Потише, – говорит Андрей, – у меня там Порфирий… – У тебя? Что же он делает? – Живет у меня. Третий день уже. – А почему с тупика ушел? – Там народу много стало болтаться. С разбитых ва­гонов тормоза снимают, рессоры снимают, муфты. Чинить вагоны будут. Видать, в далекую собираются… – Что, отступают уже? – Да нет, еще не отступают, а как будто приготовля­ются. Красные ведь уже к Ростову подходят. Деповские все настороже, чуть что – и готово… Одни мы зеваем. С тех пор как вас засадили с Васькой, Порфирий как на вожжах нас держит, никуда не пускает. – Что же, вы так ничего и не сделали без нас? – Кое‑что сделали. С Иван Васильевичем да с Гаври­ком винтовки обрезали. И Сенька помогал, и Мишка Архоник. – А зачем обрезали? – Да как зачем? С длинной винтовкой никуда пока­заться нельзя. А обрез под полой носить можно. Я тебе потом свой покажу. Мы поднялись на крылечко и постучали в дверь. От­крыл нам сам Порфирий. Он был теперь в синей ситцевой рубахе, побритый, молодой, прямо не старше Андрея. Он вышел в коридор, шлепая по дощатому полу босыми но­гами. Мы с ним обнялись и поцеловались. – Ну, как, – спрашивает, – теперь ты уже стреляный жаворонок? Мне Илья Федорович все рассказал. Прямо герои‑парни, вы с Васькой. Мне и рассказывать Порфирию ничего не осталось. Все уж он знал и про старого Полежая, и про атамана, и даже про соломенных коней. Мы посидели часок на сундуке в Андрейкиной комнате. Про фронт поговорили. Красная Армия уже близко, на Ростов нажимает, у Белой Глины прорыв готовит. Об этом деповские рассказывают да путейские передают – от будки до будки. А третьего дня Гаврик на станции болтал­ся и видел, как из поезда вылезли четыре обтрепанных офицера. Они вынесли из вагона знамя, завернутое в чер­ную клеенку. «Вот, – сказали они офицерам‑станичникам, – все что от нашей части осталось. Черт его знает, – говорят, – как оно получилось. Еле знамя из огня вынесли.» – Значит, бьют их? – спрашиваю я Порфирия. – Зна­чит, скоро у нас красные будут? – Будут‑то будут, а кто их знает, скоро ли? От Росто­ва до нас еще триста шестьдесят верст и каждую версту красным с бою брать придется. А нам здесь дело подвигать надо. Когда подойдет момент, мы дорогу поковыряем, поезда остановим, в затылок ударим. Как в мышеловку, беляков поймаем, не дадим уйти. Я соскочил с сундука и закричал: – Вот теперь и наш отряд начнет орудовать! Знаешь, Андрей, давай на стрелках накладки поснимаем, крушений понаделаем. Андрей посмотрел на Порфирия. – Брось это, – сказал Порфирий строго. – Ты хоть и герой, а раньше времени не суйся. Без меня ни шагу. Вы |и так уж много тут делов наделали, еле выпутались, а ес­ли и теперь без спросу выскочите – все загубите. Я опять сел на сундук и замолчал. Порфирий посмот­рел на меня искоса, улыбнулся хитро и сказал: – Не расстраивайся, Гриша, на все время бывает. Брал же я вас с собой на семнадцатую да на Киян, еще куда‑нибудь возьму. Когда я уже собрался домой, Андрей тронул меня в ко­ридоре за плечо и шепнул: – Пойдем, штуку покажу. Мы вышли с ним из дверей и направились налево к пле­теному сарайчику. На двери висел замок. Андрей отомкнул его без ключа и ввел меня в темный сарай. В углу Андрей встал на какой‑то ящик, засунул руку под стреху и вытащил из‑под крыши короткую винтовку с обрезанным стволом и спиленным прикладом. Вся винтовка была не длиннее ножки от стула. – Видишь, какая ловкая, – сказал Андрей и засунул обрез под штаны. Потом вытащил из‑под штанов и сунул под рубаху – под самое плечо. Если бы не при мне он прятал, я бы никогда не догадался, что там у него винтовка. – Вот бы и мне такой? – сказал я. – Давно приготовлено, – ответил Андрей. – У Гаврика под черепицей. Там и для тебя и для Васьки есть. Мы в первую же ночь после вашего ареста из Васькиного сарая все винтовки унесли и по разным местам рассовали. Рабо­ты было? Теперь если одну найдут, так, по крайней мере, другие останутся. – Дай‑ка поглядеть, – попросил я. Я повертел обрез в руках. Посмотрел в дуло. – Обрез ничего. Только мушка маловата – как горошина. – А мороки‑то сколько с этой горошиной было! – ска­зал Андрей. – Сперва пилили, потом обтачивали, потом па­яли, а она все набок сползает. Два дня мучились, пока ко всем обрезам мушки припаяли. Теперь зато пристрелку можно устроить. – Пристрелку? Вот это здорово! Только где же это мы пристреляем их? – В балках. Оттуда ничего слышно не будет. А пой­дем мы туда по двое, по трое, будто так, на прогулку вы­шли. Время теперь весеннее, никто ничего и не подумает на нас. А винтовочки у нас такие, что и в голенище носить можно. Андрей перевернул свой обрез стволом вниз и сунул в сапог. Голенище так и оттопырилось с одной стороны. – Нет, уж лучше под штанами носить, – сказал я, – а то ноги получаются разные. – Ладно, – сказал Андрей и опять запрятал свой обрез под крышу.