Дня через два весь поселок знал о том, что из комен­дантской исчезли винтовки. На всех углах расставили по­стовых. Со станицы прискакала казачья сотня. Казаки оцепили станцию и поселок. На заборах появились приказы: «Объявляются станица и железнодорожный поселок на осадном положении. Появившихся на улице после шести часов вечера немедленно задерживать и отправлять к ко­менданту и атаману станицы. Комендант станции Глухов. Атаман станицы Конорезов». Был холодный и светлый день. Я болтался во дворе и поджидал Ваську. Мы с ним каждый день носили в мастерские завтрак отцам. В руках у меня был красный узелок с хлебом, салом и несколькими кусками сахара. Васька не шел. Уже в депо гудок прогудел, а мы еще не выбрались. Я подошел к Васькиной квартире и посту­чал. – Сейчас! – крикнул Васька и выскочил с зеленым маленьким сундучком в руках. Васька всегда носил в нем отцу завтрак. – Что ты, как мямля какая, возишься? Вечно тебя ждать приходится, – сказал я Ваське. – Шевелись скорее! Опоздаем! Васька промолчал. Мы побежали бегом через станцию, мимо железнодорожной больницы. Навстречу нам по шос­се галопом пронеслось человек пятнадцать верховых. Направлялись они к станции. – Куда их понесло чертей? – тихо сказал Васька. Мы посмотрели им вслед и перебежали на ту сторону железнодорожного полотна к депо. Тяжело захлопнулась за нами плотная большая дверь вагонных мастерских. Все рабочие сидели у своих станков и ящиков с ин­струментами и ели. Мы прошли по узкой дорожке в конец мастерской, к большому окну с решеткой. Там возле слесарных тисков стоял Илья Федорович. Напротив него сидели на ящиках Леонтий Лаврентьевич и мой отец. А кругом на старых рессорах, на ржавых бук­сах и на шпалах примостилось несколько мастеровых. Толстый парень в грязной тужурке, опрокинув бутылку в рот, тянул из нее молоко. Его сосед, старичок со впалыми щеками, держал между колен чугунок и хлебал жидкую бурду. Леонтий Лаврентьевич что‑то рассказывал, а все слу­шали. Вдруг мой отец заметил нас с Васькой. – Ну, что же вы рты разинули? – сказал он нам. – Выкладывайте, что принесли. Мы подошли поближе. Васька протянул зеленый сун­дучок, а я – узелок с завтраком. Мой отец и Илья Федо­рович, не глядя на нас, принялись за еду. А мы с Васькой сели на буферные тарелки. Они были забиты осью в зем­лю и служили в мастерской стульями. Рядом стоял ящик с гайками. От нечего делать мы перебирали гайки, откладывая маленькую к маленькой, большую к большой, и слушали, о чем разговаривают мастеровые. – Кругом обыски идут. Вчера ночью у Репко весь дом перетряхнули. Все винтовки ищут. Мы с Васькой переглянулись. В это время кто‑то тяжело стукнул в дверь. Потом дверь заскрипела, и в депо вошли офицеры: тот пухлый – командир бронепоезда – и комендант станции. Командир сделал несколько шагов вперед, вобрал голо­ву в плечи и гаркнул: – Смирно! Рабочие замолчали, но никто не сдвинулся с места. Командир звякнул шпорой и начал речь: – Объяснять причины своего прихода я не намерен. Но, между прочим, кое о чем скажу. Мы допустили вас к работе для того, чтобы вы честно трудились. В нашей свободной и без того истерзанной большевиками стране бунтовать не полагается. Вы недовольны? Вы хотите нанести нам удар в спину? Но это вам не пройдет. Мы расстреляем всех, кто вздумает поднять руку против нас. Я проучу вас, мерзавцев! Вы у меня ласковыми голубками станете. Если мне сейчас же не выдадут тех, кто украл винтовки, я вас всех перебью здесь же. Как собак! Весь поселок с землей сравняю! На лбу у офицера надулась жила. Он достал беленький платочек и вытер лоб. – Я спрашиваю вас: кто украл винтовки? Что вы мол­чите, как бессловесная скотина? Говорите, а то я отсчитаю каждого десятого и… Командир бросил на пол окурок и затоптал его. – Ты арестован, – ткнул он пальцем в грудь первого попавшегося мастерового. – Убери руки, не тронь, – спокойно отстранил коман­дира рабочий. – Хам! – пронзительно закричал командир. – Говори, где винтовки? И он с размаху ударил мастерового белой перчаткой по глазам. – За что бьешь, гад полосатый? Я ничего не знаю, – хрипло крикнул рабочий. – Знаешь, сволочь! Комендант, взять его! К рабочему подскочил комендант, схватил его за ворот рубашки и поволок к двери. – Бей живоглотов! – закричал кто‑то. Я узнал голос Ильи Федоровича. Над головой командира пролетел железный обрубок и тяжело ударился о стену. Комендант выпустил мастеро­вого. – Ни с места, стрелять буду! – прохрипел командир бронепоезда и выхватил из кобуры маузер. Толпа двинулась на него стеной. В воздухе засвистели гайки, ключи, обрезки железа. Командир поднял маузер и выстрелил прямо в середину толпы. Один рабочий вдруг качнулся, будто кланяясь, и повалился вперед. Я сразу даже не понял, что с ним случилось. Видел только, как он уткнулся седоватой головой в засыпанную опилками зем­лю. Рабочие расступились. Командир бронепоезда и ко­мендант круто повернулись и быстрым шагом вышли из депо. Илья Федорович бросился к упавшему рабочему, на­гнулся над ним и приподнял его голову. – Смотри, да это Леонтий Лаврентьевич! – крикнул Васька. – Кончен, – сказал Илья Федорович и побелел, как мертвый. Он разогнул спину и посмотрел вслед офицерам: – Ну, держись теперь! Припомнится! Все стояли вокруг Ильи Федоровича и смотрели на его перекосившееся от гнева лицо. – Ну что ж, – сказал Илья Федорович, – молодцы те, кто винтовки взял. Так и надо.