– Где ты вчера пропадал? – спросил меня Васька, когда на другой день к вечеру мы встретились во дворе. – Дело было, – сказал я. – Какие же у вас дела без меня? – обиделся Вась­ка. – Я ведь первый в отряд записался, а вы меня обхо­дите. – Брось, Васька, не скули. Что же мы – целым табу­ном всякий раз ходить будем? Этак мы весь отряд скоро провалим. – А с кем ты ходил? С Андреем небось? – Нет, с Гавриком. – А что же вы с ним делали? Я нагнулся к Ваське и сказал тихо: – Еще троих в отряд записали: Шурку Кузнецова… – Этот годится, – сказал Васька. – Пашку Бочкаря… – И этот сойдет. А еще кого? – Ваньку Махневича. – Лапша, – сказал Васька. – Ну куда его, к черту, в отряд? Он с винтовкой заснет где‑нибудь. – Ничего, мы его живо разбудим. – У вас, видать, другого дела нет, как Ваньку Мах­невича будить. Ну, я пошел. У меня тоже дело есть, по­важнее вашего. И Васька, заложив руки за спину, быстро зашагал к во­ротам. – Эй, Васька! – крикнул я. – Чего тебе? – Куда ты шагаешь? – Что же – я тебе кричать на весь двор буду? Ты по­дойди сюда – тогда и скажу. Видно было, что ему самому очень хотелось поскорей рассказать мне свои дела. Я подошел. Васька огляделся кругом и сказал шепотом: – В тупик иду, к Порфирию… – Зачем? – спросил я, тоже шепотом. – Отец велел привести его к нам. Поговорить хочет… – А ты ему все рассказал? – Все, только про наш отряд не говорил. Чуть было не сказал, да подумал – ругать будет. – Ну, а он что? – Пойдем, по дороге расскажу. До самого стрелочного поста мы шли с Васькой молча. Как только я принимался говорить, Васька махал ку­лаком: – Молчи! И только пройдя будку, Васька стал рассказывать. Илья Федорович не сразу поверил Ваське насчет красно­армейца. Думал, Васька либо во сне это видел, либо про­сто заливает. А Васька не отстает: – Скажи, что красноармейцу передать? Соберешь ты деповских или не соберешь? Ну, Илья Федорович, чтобы отвязаться от него, гово­рит: – Хорошо, соберу. Только дай мне после работы руки вымыть, видишь, в мазуте все. Васька подождал, пока отец помоется, и опять за свое: – Когда же красноармейца звать? Илья Федорович видит, что Васька не зря болтает, и говорит: – Да зови хоть сейчас. Только подальше от станции держись да порознь идите, а то и сам влопаешься и его выдашь. А сперва, говорит, сбегай за Леонтием Лаврентье­вичем и за Репко, а за Ильей Ивановичем (это моего отца так зовут) я сам зайду. – А ты уже бегал? – спросил я Ваську. – У каждого по три раза побывал, все никак дома за­стать не мог. Насилу добился. Мы подошли к тупику. В сумерках товарные вагоны были похожи на черные дома без дверей и окон. Мы шли по путям, спотыкаясь о каждую шпалу. Ощупью отыскали лестницу, которая вела на чердак. Васька задрал голову, посмотрел в темнею дыру чердачной двери и сказал: – Лезь ты, я покараулю. Я полез по лестнице, держась за перила, уцелевшие только с одной стороны. С площадки заглянул в дверь – на чердаке никого не было видно. Я позвал шепотом: – Порфирий… Никто не откликался из темноты. – Порфирий! – сказал я громче. – Чего кричишь? – спросил снизу Васька. – Его здесь нету, – сказал я, перегибаясь через перила площадки. – Да ты на чердак войди. Он прячется, наверно, – прошептал Васька. Я протянул руку вперед и шагнул на чердак. Доски подо мной заскрипели. Я остановился. Постоял немного и шагнул еще раз. Ноги у меня запутались в чем‑то колю­чем, шершавом, – должно быть, в соломе, – я споткнулся и упал лицом вниз. Сам не знаю, как закричал не своим голосом: – Васька! Никто не ответил снизу. Только кто‑то быстро‑быстро зашлепал по шпалам. Я кое‑как добрался до двери и скатился вниз по лест­нице. Васьки не было. Струсил, удрал! Долго искал я его по всему тупику, бродя от платформы к платформе. Вдруг вижу – над самой дальней засветился огонек. То вспыхнет, то пропадет. То маленький, как точ­ка, то побольше, как глазок фонаря. Я прислушался – кто‑то разговаривает. Голоса будто знакомые. Один хриплый, другой тоненький. Кто же это может быть? Васька! Его голос! А с кем это он разгова­ривает? Подхожу ближе – на платформе сидит Порфирий; он свесил ноги и курит. А перед ним на шпалах стоит Васька. – А ты чего это на чердаке крик поднял? Струсил, что ли? – спросил Васька, когда увидел меня. – А ты чего лататы задал? От храбрости, что ли? – Со всяким это бывает, – сказал красноармеец. – И не так еще испугаешься, когда темнота кругом этакая. – Ну, что же? Пойдешь, Порфирий? – спросил Васька у красноармейца. – Надо пойти. Порфирий тяжело спрыгнул с платформы и закряхтел. – Ну‑ка, ребята, подайте мою палку, – сказал он. – На трех ногах скорее доберусь. И он заковылял за нами по шпалам и рельсам тупика. На площади перед вокзалом топтался у фонаря вер­ховой. Он был в черной лохматой бурке, из‑за плеча тор­чало дуло винтовки. Порфирий остановил нас на углу: – Надо нам врозь идти, а то попадете со мной к чер­тям в зубы. – Да ты же дороги не знаешь, – сказал Васька. – А я вас не упущу. Только если остановит меня пат­руль, вы уходите. – Нет, – сказал Васька, – мы тебя не бросим. – А если вас казаки сгребут заодно со мной, знаете, что за это будет? – Не маленькие, знаем, – сказал Васька. – Ну, ладно, сыпьте. А я за вами следом. Только не оглядывайтесь. Мы с Васькой пошли через площадь. Шагаем и прислу­шиваемся, идет ли за нами Порфирий. За спиной у нас залязгала копытами лошадь. – У, чертова худоба! – крикнул казак и свистнул плет­кой. Неужели заметил Порфирия? Лошадь затанцевала по булыжнику и притихла. Нет, не заметил. Все в порядке. Красноармеец, прихра­мывая, идет за нами. У ворот нашего дома мы остановились. Порфирий не разглядел нас в темноте и прошел мимо. Я догнал его и дернул за рукав: – Сюда! Васька тихо открыл калитку и заглянул во двор. Во дворе не было ни души. – Чудаки вы, ребята, – сказал красноармеец, когда калитка захлопнулась за нами. – Темноты испугались, а виселица вам нипочем – с красноармейцем по улице гу­ляете. Скрипнула дверь. На крыльцо вышел Илья Федорович. – Привел, – сказал Васька. Илья Федорович наклонился к самому лицу Порфирия. – Красноармеец? – спросил он. – Какого отряда? – Балахоновского. – А как же ты отстал? – В ногу ранили… – Ивана Капурина в отряде знал? – Ивана Захарыча? – спросил Порфирий. – Ну, ко­нечно, знал. Илья Федорович подумал немного и сказал: – Постой. Кто еще из наших железнодорожников у Балахонова был?.. Шурку Олейникова знаешь? – Как же не знать! Его на Крутой убили. – Ну, заходи, – сказал Илья Федорович и пошел к двери. Мы с Васькой хотели было шагнуть за красноармейцем, но Илья Федорович остановил нас: – Погоди, ребята. Мы там поговорим немножко, а вы покараульте. Если кто чужой, в дверь стукните. Мы попробовали спорить, но Илья Федорович только показал нам на крыльцо рукой: – Тут сиди! Потом Илья Федорович открыл дверь и пропустил крас­ноармейца. Мы успели заглянуть в комнату. Там у стола сидел на табуретке мой отец и перебирал колоду карт. Напротив него сидел Репко, молодой рабо­чий, слесарь из железнодорожного депо. У окна стоял, по­глядывая на двор, Андрей Игнатьевич Чиканов. – Что они – в карты собрались играть, что ли? – спро­сил я Ваську, когда мы остались одни. – А кто их знает, может, и в карты. Тоже умные. По­слать послали, а пустить не пускают. В это время кто‑то открыл калитку. Васька пулей мет­нулся к двери. – Стой, Васька, – сказал я. – Не стучи. Это Леонтий Лаврентьевич. Васька перевел дух. – Фу ты черт, а я думал – офицер какой или казак. По двору грузно шагал дорожный мастер. – Здравствуйте, Леонтий Лаврентьевич, – выскочил к нему навстречу Васька. – Мы уже привели красноармейца. У нас сидит. – А вы что тут в темноте болтаетесь? – спросил Леон­тий Лаврентьевич. – Сторожим, – сказал Васька. – Как бы какой офицер не забрел. – Ну‑ну, смотри в оба. Леонтий Лаврентьевич похлопал Ваську по спине и по­шел в комнату. В комнате громко заговорили, – видно, обрадовались гостю. Потом все опять стало тихо. Мы с Васькой сидели на крыльце и разглядывали небо: слева – темные тучки, справа – звезды. Было очень скуч­но. Васька сопел и ерзал на ступеньке. – Знаешь, Васька, – сказал я, – ты немного покара­уль, а я слушать буду. Нечего вдвоем тут сидеть. – Нет, ты лучше посиди, а я послушаю, – сказал Васька. – Нет, это неправильно, – сказал я. – Квартира ваша, ты и должен ее караулить… Ваське нечего было ответить. Он остался на крыльце, а я присел на корточках перед дверью и прилип к замочной скважине. Говорил Леонтий Лаврентьевич: – Тебя никто вешать не собирается, Андрей Игна­тьевич. Ты дорогу большевикам не чинил. А меня вот каж­дый день к коменданту тянут: как да чего, да кто с крас­ными ушел? И в депо тоже покоя нет. Над каждым рабо­чим казак с плеткой стоит. Разве это жизнь? Ну, доведись им отступать, я им всю дорогу перековыряю. – Перековыряешь! – жалобно говорил Чиканов. – Они тебя живьем из рук не выпустят. Ты и не пикнешь. Видал вон, говорят, в станице качели какие поставлены?.. – Не пугай, – оборвал его Илья Федорович. – Не все такие пугливые, как ты. Вот смотри, перед тобой человек сидит. Большевик, от красноармейской части отстал. Его за каждым углом смерть поджидает. А он ничего – в гости даже ходит, чай пьет. Все засмеялись. – Вот что, товарищи, – сказал Порфирий. – Чаю бы неплохо попить, а только время терять нечего. Надо за ра­боту браться. Всех дорожных на ноги поднять – и депов­ских и путейских. Станицу расшевелить. Чуть подберутся красные ближе, вы и отрежете путь белым. А пока орга­низоваться надо. Верно, товарищ дорожный мастер? На­талью Никифоровну не встречал? – Нет, не встречал, а разве она здесь? – Здесь, нужно встретить. – Постараюсь. Тут подошел ко мне Васька и потянул меня за рукав. – Чего тебе? – Довольно слушать, иди карауль. – Не мешай. Васька разозлился и стал силой отталкивать меня от двери. Я так саданул его, что он отлетел в угол сеней и наскочил на ведра. Пустое ведро затарахтело и покати­лось по ступенькам вниз. – Кто там? – крикнул Илья Федорович, открывая дверь. – Это мы, – сказал я. – Вы чего тут дом вверх дном переворачиваете, как маленькие? А еще караулить взялись! Кто же тут в кори­доре караулит? Пошли на двор! Если еще раз с места сой­дете, я вам головы пооткручу. Мы с Васькой выскочили на крыльцо. – Вот видишь, сам не послушал и мне не дал, – ска­зал я, опять усаживаясь на ступеньки. – А теперь у нас в отряде и знать не будут, что делают деповские. Васька только тяжело вздохнул. Скоро гости стали расходиться. Первым ушел Чиканов, последним – Порфирий. Илья Федорович хотел идти провожать Профирия, но тот остановил его у ворот: – Я сам дойду. Дорога теперь знакомая.