Деваться некуда — надо самим справляться. Собрались домовые и отправились в обратный путь — прямо до деревни, в которой Вуколочка жил. Там собрали они всех-всех домовых, которых только нашли, на большой поляне за околицей и стали совет держать, как им дальше быть.
Начали вспоминать-размышлять, кто по их деревням чужой проходил, кто рядом околачивался.
— Девочка с лукошком была. Говорит, в лесу заблудилась. Наверное, она, — вспомнил один.
— Нет, эта девочка наша. Ее Дуняшей звать, она добрая, она нам мед в блюдечке оставляет! — возразили другие.
Думали, гадали и тут самый маленький домовеночек, которого только сто лет назад в капусте нашли, тихо-тихо сказал, что, наверное, это был заезжий купец, что у колодца разными разностями торговал.
Стали думать-вспоминать. И вправду было такое. В каждой деревне этого купца видели. Даже Кузька вспомнил, что бабка Настя от него Анютке петуха на палочке приносила.
— Он-он, больше некому! — зашумели домовые, обрадовались.
— Тише-тише! — крикнул Кузька. — Чего радуетесь? Давайте рассказывайте, кто он таков, на кого похож и куда путь держал?
И вот тут началось самое удивительное — домовые никак не могли выяснить, какой же этот купец на самом деле.
— У него уши торчком, глаза, как блюдца, бородища метелкой и пузо набекрень! — кричали одни.
— Нет уж, он маленький, седенький, нос крючком, за спиной горб, а волосы в траве путаются! — возражали вторые.
— И вовсе не так. Он большой, как стог, ноги, как столбы, руки, как ветки, а голос, как гром, — не соглашались третьи.
И тут снова маленький домовеночек из своего уголка скромно сказал:
— И вовсе нет. Был он ни высок, ни низок, ни толст, ни худ, ни волосат, ни лыс, ни стар, ни молод, ни богат, ни беден. Человек как человек. Только по одной примете его и можно узнать: один глаз у него зеленый, другой — черный.
Все замолчали и стали вспоминать. И оказалось, что на самом деле — таков этот заезжий купец и был. А вот куда он ушел, об этом не знал даже маленький домовеночек. Опять начали домовые ссориться и ругаться. И всяк показывал в свою сторону: один — туда, где солнце всходит, другой — где заходит, а третий — в сторону дремучего леса, в котором столько деревьев, что даже птицы на лету застревают.
— Погодите, — сказал тут Кузька, видя, какой сыр-бор разгорелся. — Нечего ругаться. Пусть всяк идет в свою сторону и ищет купца. А как найдет, пусть сюда ведет. Тут мы с ним и разберемся.
Загалдели домовые — понравилась им Кузькина идея.
Вот встали посреди широкого двора три друга, три домовых, по одному от каждой деревни — Кузенька, Вуколочка и Нафаня. Каждый своей деревне поклонился, с другом попрощался и пошел всяк своей дорогой.
Вуколочка пошел туда, где солнце всходит, Нафаня — туда, где заходит, а Кузьке достался дремучий лес, темный и страшный.
* * *
Кузя бодро шагал по дорожке, которая петляла по лужайкам. Его хорошее настроение летело за ним в виде пестрой пташки и щебетало песенку, посвистывало. Впереди рос громадой темный лес, и чем ближе Кузя к нему подходил, тем страшнее ему становилось, а птичка-настроение свистела все тише и тише, пока, наконец, не свистнула в последний раз и умолкла совсем.
Перед Кузей стояли стеной мрачные сосны высотой до неба, а на верхушках у них отдыхали звезды. Попробовал Кузя войти в этот лес, а деревья его не пускают. Кузя влево — и деревья влево, Кузя вправо — и деревья туда же. Сел Кузя на землю и задумался.
— Раз я здесь не прошел, то и торговец здесь не пройдет, — решил Кузя наконец. — А куда же он тогда мог пойти? В обратную сторону, конечно же! Тогда и я в обратную сторону пойду.
И зашагал прочь, и птичка-настроение защебетала все громче и громче. Кузенька протопал обратно сквозь деревню под удивленные взгляды своих братьев-домовых и спустился с откоса в другую сторону.
А в другой стороне тоже был лес — только родной и знакомый, тот самый, в котором жили все Кузины друзья. А потому сквозь этот лес идти было совсем не страшно.
— Вот красота-красотища! — радовался Кузя тому, что убежал от страшных ходячих деревьев. — Сейчас я спрошу у Лешика и русалок, у кикимор и медведя, не видали ли они купца заезжего, у которого разные глаза.
Только он так подумал, как глядь — на опушке кто-то кусты шевелит, траву мнет и кряхтит.
— Эй, кто там, а ну выходи — здороваться будем! — радостно крикнул Кузя.
Из-за кустов выглянула Баба-Яга и строго сказала:
— Ну, что орешь, что орешь? Все грибы мне распугаешь!
И вправду: по траве шебуршали грибы, прячась под листики от Бабы-Яги. Та даже запыхалась за ними гоняться с дырявым сачком — такие они были проворные.
— А ты их зачем ловишь? — поинтересовался Кузя, заслоняя маленького масленка лаптем. — Неужели суп варить будешь?
— Какой там суп, яхонтовый мой? Домой возьму — пусть с котом играют, а то он что-то в последнее время вредный стал, как редька, — и снова давай за грибами бегать — и откуда только прыть взялась.
— Ты бы лучше дело доброе сделала, — сказал Кузька Бабе-Яге.
— Какое это дело?
— Ты мне лучше подскажи, как с бедой справиться.
— Зуб болит? — с сочувствием спросила Баба-Яга.
— Не-а. Одного купца заезжего найти надо. С разными глазами. Не видела?
— Нет, не видела. А что за купец?
— Да вещи у него волшебные имеются скатерть-самобранка, наливное яблочко на серебряной тарелочке и гусли-самогуды.
— Волшебные вещи? Как же, как же! — закивала Баба-Яга. — Знаю, знаю. Давно это было…
Баба-Яга так замечталась, что не заметила даже, как грибы дружной стайкой убежали в лес.
— Помню, я еще молодушкой была… — начала Баба-Яга.
— Бабуля, так ты видела купца или не видела? А то я пойду, — заторопился Кузя.
— Да погоди ты, брильянтовый мой. Айда-ка со мной.
Шли они шли, и пришли к старушке в пряничный домик для хорошего настроения. Как только поднялись на порог, на резное крылечко, открыли расписную дверь, Баба-Яга так сразу под печку и полезла — только лапти снаружи остались. Залезла под печку и давай там чугунками греметь, соломой шуршать.
Кузя посмотрел на это, посмотрел и давай тоже под печку заглядывать — что же там происходит.
— Баба-Яга, а Баба-Яга, — сказал он наконец. — Может, тебе помочь чего?
Но тут Баба-Яга сама из-под печки вылезла — вся в паутине, кокошник набекрень, а в руке — клубок шерстяных ниток, синих-пресиних.
— Вот, — говорит, — тебе от меня подарок. Ты для меня доброе дело сделал, и я тебя уважу, — и Кузе клубок протягивает.
— Зачем он мне? Я и вязать-то не умею, а носки мне бабка Настасья штопает, — удивился подарку Кузя.
— Да нет, это не простой клубочек, а волшебный. Помню, я еще молодушкой была, он ко мне откуда-то прикатился и с тех пор стал жить у меня. Говорят, его вместе с другими волшебными вещами из сказки принесли, да потеряли. Ты его возьми, может, он тебе поможет.
Сказала так Баба-Яга и стала снова по хозяйству хлопотать — такая вот домовитая была Баба-Яга. Недаром она с домовенком дружила.
Взял Кузенька клубок волшебный бережно, двумя руками, и посмотрел на него с опаской. Он уже на эти волшебные вещи насмотрелся и ничего хорошего от них не видел. А вдруг этот клубок его нитками обмотает, узлами завяжет?
Но только Кузя вышел с клубком на двор, где гуси-лебеди травку щипали, как клубок сам у него из рук выскочил, только свой пушистый хвостик в руке у домовенка оставил. Выскочил клубок и покатился по стежке-дорожке — только поспевай.
Кузька держится за хвостик, бежит за клубочком, лаптем за лапоть цепляется, а кусты мимо него так и мелькают, трава по лицу венчиками хлещет. Но некогда домовенку на такие пустяки отвлекаться — у него впереди важное дело, спешное дело, и клубочек быстрый, как ветер.
Долго ли, коротко ли они так бежали, и тут клубочек замер как вкопанный. Кузя от неожиданности даже пробежал несколько шагов и клубок за собой протащил. А тому — хоть бы хны, будто он и не бегал по тропкам-дорожкам никогда. Лежит себе на траве, будто только для того и нужен, чтобы шарфы и варежки из него вязать.
Кузя подергал клубок за веревочку, подергал и решил, что так тому и быть — нужно же когда-нибудь отдыхать. Осмотрелся Кузя вокруг — что за место выбрал его помощник для отдыха. Оглянулся — и обомлел. Оказалось, они в том самом страшном лесу, в который Кузю деревья не пускали. Только уже не на опушке они были, а в самой чаще, где деревья стоят обнявшись, и кроны их небо застилают.
— Ах, негодный клубок! — разозлился Кузенька. — Куда же ты меня завел — на погибель верную. Того и гляди из леса волк голодный выскочит или медведь косолапый выбежит. Кто же купца тогда пойдет искать?
Только проговорил так Кузя, как кусты затрещали, деревья зашатались, того и гляди на поляне кто-то страшный объявится. Присел Кузя, зажмурился. Страшно ему, а все одно интересно. Смотрит он одним глазом и диву дается. Что за чудо: лес расступился, шумит и трещит, ветки шатаются, а никого не видно. Будто бы ветер вдруг решил побаловать, домового попугать. И тут вдруг — трах-тарарах! Шмяк, бряк, бу-бух! Вывалился откуда ни возьмись мишка косолапый и на траву как упадет.
— Вот, — говорит, — незадача! И меня никто не видит, и я ничего не вижу!
Поднялся на задние лапы и давай колено потирать — видать, ушибся о пень трухлявый, что в траве стоял.
— Здравствуй, мишенька, — сказал вежливый домовенок. — Отчего ты кусты ломаешь да по траве валяешься? Разве тебе не надо мед у пчел отнимать?
— Мед? — облизнулся медведь. — Мед — это хорошо. Мед — это сладко. Да вот незадача — появилась у меня забава — людей да зверей в лесу пугать.
— Да уж, это у тебя хорошо получается, — поежился Кузька.
— Хорошо-то хорошо. Да только вот никто со мной дружить теперь не хочет. Говорят, неправильный ты медведь. Бурые медведи себя так не ведут. Бурых медведей издалека видно. А ты, хоть и большой, будто мышь, в траве хоронишься. А все шапка проклятая.
— Шапка? Это какая же?
— Да вон в траве валяется. Шел один мужичонка через лес, да шапку эту и обронил. Я возьми ее, да на себя и напяль. А шапка оказалась не простая, а с фокусом.
Тут мишка поднял из травы-муравы шапку, всю расшитую узорами и украшенную каменьями, напялил на голову и… пропал.
— Ну вот, — обиделся Кузя. — Ни тебе здрасте, ни тебе прощай. И вправду — странный какой-то медведь. Наши с тобой по три раза в день здороваются, не отвяжешься.
— Вот, — сказал тут медведь, снова появляясь ниоткуда перед домовенком. — И ты тоже обиделся. Теперь понимаешь, почему со мной никто дружить не хочет?
— Понимаю, — сказал Кузя. — И все из-за шапки?
— Из-за шапки.
— Так давай ее сюда.
Медведь так обрадовался, что его избавили от напасти, что даже предложил Кузю подвезти.
— Куда тебе? — спросил медведь, когда домовенок забрался на его мягкую спину.
— Я сам не знаю, — сказал Кузька. — Сперва мне клубочек дорогу показывал, а теперь он поломался. Расскажи-ка мне лучше, куда тот мужичонка пошел, что шапку обронил.
— А пошел он в сторону переправы через реку Звонкую. Там три дороги есть и три деревни. Вот в одну из деревень мужик и шел. Только в какую — не знаю.
— Вот и отвези меня к этой переправе, а там я уж сам разберусь, — сказал Кузька медведю.
Сказано — сделано. Повез Кузьку медведь сквозь лес густой, а лес сам по сторонам расступается, дорогу показывает. И вскоре заблестели сквозь листочки первые солнечные лучи, и показалась опушка.
— Здесь я тебя и оставлю, — прорычал медведь. — Негоже мне белому дню показываться.
Сказал он так и затрусил себе в лес по своим медвежьим делам. Вздохнул домовенок — жалко было с медведем расставаться. Большой он, сильный: с таким в лесу не страшно — никто не обидит. Но делать нечего — и медведя можно понять, соскучился по своим. Поэтому Кузенька унывать не стал: выбрался на песчаную дорожку и за клубком зашагал.
|
