Он развинтил трубу, протолкнул в нее длинную тонкую щетку, и струя ржавой воды брызнула ему в лицо. Он снова собрал трубу, и делать больше было нечего. Дун решил прогуляться в туннель номер триста пятьдесят один и снова попытаться открыть дверь. «Странно, — думал он, — что до сих пор не появилось никакого официального сообщения о том, что найден выход из Эмбера. Вероятно, мы ошиблись: эта дверь ведет куда–то совсем в другое место».
Он отправился на юг, добрался до перегороженного веревкой тупика в туннеле номер триста пятьдесят один, пролез под веревкой и пошел на ощупь в темноте. В глубине души Дун был совершенно уверен, что дверь, как всегда, будет заперта, и рассеянно думал о другом. Он думал о своей зеленой гусенице, которая стала вести себя как–то странно: отказывалась есть и неподвижно висела на стенке своей коробочки, втянув голову.

 О Лине, которую он не видел уже несколько дней. Интересно, где она сейчас? Размышляя об этом, он протянул руку к двери и вдруг почувствовал под пальцами нечто, что заставило его поспешно отдернуть руку, словно что–то ужалило его. Он осторожно протянул руку снова. В замочной скважине торчал ключ!
Одну бесконечную минуту Дун стоял как вкопанный. Затем он повернул ручку, слегка надавил на дверь, и она беззвучно приоткрылась.
Он заглянул в щель. То, что он увидел, заставило его разинуть рот от изумления.
За дверью не было ни уходящей вдаль дороги, ни туннеля, ни лестницы. За дверью была ярко освещенная комната, размер которой Дун не смог оценить, потому что она была забита ящиками, коробками, мешками, узлами. Среди груд консервных банок валялись тюки с одеждой, высились пирамиды бутылок и штабеля коробок с электрическими лампочками, достававшие до низких сводов. Лишь в середине комнаты оставалось небольшое пространство, в котором было устроено нечто вроде крошечной гостиной: на полу лежал зеленоватый ковер, а на нем стояли стол и кресло. На столе была грязная тарелка с остатками еды, а в кресле лицом к Дуну сидел какой–то грузный человек. Он откинулся на спинку кресла и так запрокинул назад голову, что мальчик мог видеть только вздернутый вверх подбородок. Человек храпел. Потом он невнятно пробормотал что–то и пошевелился, и Дун, отшатнувшись, закрыл дверь. Но он успел узнать мясистое ухо, обрюзгшую серую щеку и приоткрытые синюшные губы.
В тот день Лине пришлось доставить гораздо больше посланий, чем обычно. За последнюю неделю свет отключался пять раз подряд. Сами отключения были не очень страшными — Лина слышала, что самое долгое из них длилось четыре с половиной минуты, — но никогда еще аварии не следовали одна за другой так часто. Все в городе нервничали. Люди, которые в другое время с удовольствием прогулялись бы сами, чтобы повидать знакомых, теперь предпочитали послать сообщение. Иногда клиенты даже не выходили из дому, а окликали вестника из окон.
К пяти часам Лина доставила тридцать девять посланий. По большей части они были похожи одно на другое: «Я сегодня не приду, решила остаться дома», «Завтра меня не будет на работе», «Зачем нам встречаться на Кловинг–сквер? Приходи лучше ко мне в гости». Горожане затаились, забились в свои норы. В кругах света под фонарями больше не собирались поболтать группки людей. В лучшем случае жители Эмбера останавливались на минутку, чтобы перекинуться вполголоса парой слов, и спешили дальше.
Лина бежала домой, к миссис Мердо — они с Поппи уже переехали к соседке, прихватив все свои вещи, — как вдруг услышала, что ее кто–то догоняет. Она обернулась и увидела Дуна. Он так запыхался, что сначала не мог сказать ни слова.
— Что такое? Что случилось? — спросила Лина.
— Дверь, — задыхаясь, выговорил он. — Дверь в триста пятьдесят первом. Я открыл ее.
Сердце Лины прыгнуло.
— Открыл?!
Дун кивнул, тяжело дыша.
— Ты нашел выход? — не в силах сдержаться, вскрикнула Лина.
— Тише! — прошептал Дун. Он огляделся, схватил Лину за руку и потащил ее в тень подальше от фонаря. — За этой дверью нет дороги из Эмбера. Зато есть большая кладовая.
Лина изменилась в лице:
— Кладовая? А что в ней?
— Все, что душе угодно. Еда. Одежда. Консервы. Лампочки, целые штабеля лампочек. Все на свете. Коробки и ящики до самого потолка. — В его глазах горела ярость. — И посреди всего этого спал в кресле один наш общий знакомый.
— Кто?
Ужасная гримаса гнева исказила лицо Дуна.
— Мэр Коул, — сказал он. — Дрыхнет себе в кресле, а перед ним на столе — пустая тарелка.
— Мэр? — прошептала потрясенная Лина.
— Да. У нашего замечательного мэра есть потайная кладовка в Трубах.
Они уставились друг на друга, не в силах вымолвить ни слова. Потом Дун вдруг топнул ногой. Он был весь красный от злости.
— Вот оно — решение, о котором он все время нам талдычит. Оказывается, это решение для него одного, вовсе не для города. У него есть все, чего душа пожелает, а нам — то, что останется. Он и не думает о нас. Все, о чем он заботится, — это его толстое брюхо!
Лина была так ошеломлена, словно ее ударили по голове.
— Что же нам теперь делать? — пролепетала она.
— Расскажем всем! — воскликнул Дун. Он весь трясся от гнева. — Расскажем всему городу, что наш мэр грабит нас!
— Погоди, погоди. — Лина положила ладонь на плечо Дуна и постаралась сосредоточиться. — Пошли, — сказала она наконец. — Пойдем сядем на Хакен–сквер. Я тоже хочу тебе кое–что рассказать.
На северной стороне площади стояли кружком Верные, хлопая в ладоши и распевая один из своих гимнов. В последнее время они, кажется, пели еще громче и радостнее, чем обычно.
— Приходите и спасите! — выводили пронзительные голоса. — Близок счастья день!
А в это время перед ратушей происходило нечто необычное. Около двух десятков человек ходили по кругу, неся высоко над головой лозунги, намалеванные на старых досках или на больших простынях. На плакатах было написано: «КАКИЕ решения, мэр Коул?» и «Мы требуем ОТВЕТА!». Время от времени демонстранты громко выкрикивали эти же слова. Лина спросила себя, обратит ли мэр на это хоть малейшее внимание.
Дун и Лина нашли пустую скамейку на южной стороне площади и уселись на нее.
— Послушай, — начала Лина.
— Да слушаю я, слушаю, — проворчал Дун, хотя по его раскрасневшемуся лицу было видно, что он все еще в ярости.
— Вчера я видела Лиззи. Она как раз выходила из складов. — И Лина рассказала Дуну о консервных банках и о том, чем занимается Лупер.
Дун ударил себя кулаком по колену.
— Вот чем они оба занимаются, вместе с этой твоей Лиззи, — поправил он.
— Подожди, это еще не все. Помнишь, мне почудилось что–то знакомое в том человеке, который вышел из двери? Я вспомнила что. Походка! Он будто ныряет на ходу из стороны в сторону, и еще я узнала его волосы, черные, нечесаные и торчащие во все стороны. Я видела этого человека дважды. Не знаю, почему я его тогда сразу не узнала. Может, потому, что до этого я его видела только спереди.
Я доставляла его сообщение в свой первый рабочий день.
— Так кто же это? Кто это такой?! — Дун даже подпрыгнул от нетерпения.
— Это Лупер. Лупер, который работает на складах. Парень Лиззи. Дун, — Лина наклонилась вперед, — он передал мне послание для мэра. И в послании говорилось: «Доставка в восемь».
— Значит…
— Значит, это он таскает для мэра разные вещи из хранилищ. А часть краденого дарит Лиззи, а еще что–то продает в своем магазине.
— Ах ты! — вскричал Дун, хлопнув себя ладонью по лбу. — Как же я раньше не догадался! Там же есть люк в своде, в этом триста пятьдесят первом! Он ведет наверх, прямо в хранилища! Через него–то и лазит Лупер! Помнишь, что мы слышали в тот день? Сначала скрежет — это открылся люк. Потом глухой стук — это он бросил в люк мешок с добром. А потом такой звук, будто кто–то спрыгнул откуда–то сверху и тяжело приземлился.
— И потом пошел медленно–медленно…
— Потому что он тащил тяжелый мешок!
— А обратно шел быстро, потому что оставил все у мэра. — Лина перевела дух. Ее сердце колотилось, а руки были холодны как лед. — Нам надо придумать, как поступить, — сказала она. — Если бы вором был кто–нибудь другой, надо было бы немедленно рассказать все мэру…
— Но мэр как раз и есть преступник, — с горечью закончил Дун.
— Тогда, мне кажется, надо сообщить стражам, — сказала Лина. — По старшинству они следующие за мэром. Хотя я не очень–то их люблю, — добавила она, вспомнив, как ее грубо волокли по лестнице с крыши ратуши. — Особенно старшего стража.
— Ты права, — согласился Дун. — Мы должны рассказать стражам. Они спустятся в Трубы и убедятся, что мы говорим правду. Мэра арестуют, а весь товар вернут обратно на склады. А уже потом они смогут рассказать всему городу, что произошло.
— Отличная идея, — подхватила Лина. — А мы тем временем можем заняться более важными вещами.
— Какими?
— Разобраться с «Правилами». Теперь, когда мы знаем, что нашли не ту дверь, мы просто обязаны найти нужную.
— Ох, не знаю, — скептически вздохнул Дун. — Мы, может, насочиняли себе неизвестно что насчет этих «Правил». А что, если там речь всего лишь о какой–нибудь кладовке для инструментов? — Он издевательски протянул: — «Правила для Эванса»! А кто он такой, этот Эванс? Может, так звали какого–нибудь работягу в Управлении трубопроводов, настолько тупого, что для него пришлось составить специальные правила, чтобы он не потерялся в туннелях? Почему нет? — Он покачал головой: — Не знаю, не знаю. По–моему, эти инструкции просто бред сивой кобылы.
— Бред сивой кобылы? Это еще что такое?
— Это значит «бессмыслица». Старинное выражение. Вычитал его в одной книжке в библиотеке.
— Но они не могут быть бессмыслицей! Зачем же тогда надо было прятать их в такой красивый ящик? Да еще с таким хитроумным замком?
Но Дун не был расположен прямо сейчас ломать над этим голову.
— Завтра разберемся, — сказал он. — А сейчас пошли найдем стражей.
— Погоди, — сказала Лина, хватая его за рукав куртки, — я хочу еще кое–что тебе сказать.
— Что?
— У меня бабушка умерла.
— О! — Дун изменился в лице. — Как это грустно! — сказал он. — Мне так жаль!
Его искреннее участие настолько тронуло Лину, что из глаз у нее брызнули слезы. Дун мгновение колебался, а потом шагнул вперед и крепко обнял ее, так крепко, что она даже закашлялась, а потом засмеялась. В этот миг она поняла, что Дун, этот тощий черноглазый Дун со своим ужасным характером, со своей жуткой курткой, со своим добрым сердцем, — сейчас самый близкий ей человек. Ее лучший друг.
— Спасибо, — сказала она и улыбнулась ему. — Пошли и поговорим со стражами.
Они пересекли площадь и поднялись по ступеням ратуши. В вестибюле за столом дремал младший страж Бартон Сноуд, с которым Лина познакомилась еще во время своего первого визита сюда. Он опять что–то жевал, и его челюсть мерно двигалась из стороны в сторону.
— Страж, — обратился к нему Дун, — нам надо поговорить с вами.
Охранник медленно поднял глаза.
— Пожалуйста, — сказал он, — слушаю вас.
— С глазу на глаз, — добавила Лина.
Лицо младшего стража выразило недоумение. Он внимательно оглядел вестибюль, и его маленькие глазки так и впились в Лину.
— Так тут вроде и выходит с глазу на глаз, — медленно произнес он. — Тут же никого нет, кроме меня.
— А вдруг кто–нибудь войдет? — спросил Дун. — То, что мы хотим вам рассказать, — это тайна. И чрезвычайно важная.
— Важная тайна? — оживился охранник.
Он кряхтя поднялся со своего стула и отошел с ними к небольшой нише в боковой стене вестибюля.
— Ну, так в чем дело? — спросил он.
Они рассказали ему все. И пока они говорили, перебивая друг друга, стараясь не упустить ни одной детали, брови охранника ползли все выше и выше.
— Вы лично видели комнату? — уточнил страж, когда они закончили свой рассказ. — Все это правда? Вы уверены? — Он стал жевать быстрее. — Вы хотите сказать, что мэр… что мэр…
В эту секунду где–то стукнула дверь, и через вестибюль быстро прошли трое охранников и среди них — старший страж. Лина сразу узнала его по бороде. Проходя мимо, старший страж бросил взгляд на Лину. «Он меня узнал, — подумала Лина. — Или нет?» Она не могла понять.
Тем временем Сноуд наконец сумел выговорить фразу целиком:
— Вы хотите сказать, что мэр ворует?
— Именно, — сказал Дун. — И мы решили, что вам было бы неплохо об этом знать, потому что кто же, кроме вас, может арестовать мэра? А когда вы его арестуете, можно будет вернуть все украденные вещи на место…
— И объявить горожанам, что надо подыскать нового мэра, — подхватила Лина.
Бартон Сноуд стоял, привалившись к стене, и сосредоточенно тер подбородок. Было видно, что думать ему нелегко.
— Надо что–то предпринять, — пробормотал он наконец. — Но все это ужасно, ужасно. — Он направился к своей стойке, Лина и Дун последовали за ним. — Я составлю записку, — сказал страж, доставая карандаш из ящика стола.
Лина следила, как он царапает на клочке бумаги: «Мэр ворует. Потайная комната». Закончив, он облегченно вздохнул.
— Очень хорошо, — сказал он. — Определенные действия будут предприняты, можете быть уверены. Определенные действия. В весьма сжатые сроки.
— Отлично! — сказал Дун.
— Спасибо, — сказала Лина, и они пошли к выходу.
Трое охранников все еще стояли в дверях. Старший страж сделал шаг в сторону, чтобы дать Лине и Дуну пройти, и они вышли и начали спускаться по широким ступеням. Лина оглянулась. Прежде чем дверь захлопнулась, она заметила, что старший страж подошел к столу Бартона Сноуда, и тот вскочил, вытянулся, и было видно, что его просто распирает от небывалых новостей.