- А вот догадайтесь! - усмехнулась она лукаво, и тотчас же лицо ее приняло грустное выражение. - Жаль мне вас, барышня! - проговорила она и потупилась, чтобы скрыть слезы. - Жаль меня? Почему, Дуняша? - Известно почему. Обижают вас.

 Вот давеча Бавария... то бишь Матильда Францевна, - наскоро поправила себя девушка, - как на вас накинулась, а? Розог еще потребовала. Хорошо, что барчук вступился. Ах вы, барышня горемычная моя! - заключила добрая девушка и неожиданно обняла меня. Потом быстро смахнула передником слезы и произнесла снова веселым голосом: - А все же одевайтесь скорее. Потому сюрприз вас на кухне ждет. Я заторопилась, и в каких-нибудь двадцать минут была причесана, умыта и помолилась Богу. - Ну, идемте! Только, чур! Будьте поаккуратнее. 

Меня не выдавать! Слышите? Мамзель на кухню ходить, сами знаете, не дозволяет. Так вы поаккуратнее! - весело шептала мне по пути Дуняша. Я обещала быть "поаккуратнее" и сгорая от нетерпения и любопытства побежала на кухню. Вот и дверь, запятнанная жиром... Вот я широко распахиваю ее - и... И правда сюрприз. Самый приятный, какого я и не ожидала. - Никифор Матвеевич! Как я рада! - вырвалось у меня радостно. 

Да, это был Никифор Матвеевич в новеньком, с иголочки кондукторском кафтане, в праздничных сапогах и новом поясе. Должно быть, он умышленно принарядился получше, прежде чем прийти сюда. Около моего старого знакомого стояли хорошенькая быстроглазая девочка моих лет и высокий мальчик с умным, выразительным лицом и глубокими темными глазами. - Здравствуйте, милая барышня, - приветливо произнес, протягивая мне руку, Никифор Матвеевич, - вот и снова свиделись. Я вас как-то случайно на улице встретил, когда вы с вашей гувернанткой и сестрицей в гимназию шли. Проследил, где вы живете, - и вот к вам и нагрянул. И Нюрку с Сергеем знакомиться привел. Да и напомнить вам, кстати, что стыдно друзей забывать.

 Обещались приехать к нам и не приехали. А еще у дяденьки лошади свои. Могли бы когда попросить к нам проехаться? А? Что я могла ему ответить? Что я не только не могу попросить дать мне прокатиться, но и пикнуть не смею в доме дяди?

 К счастью, меня выручила хорошенькая Нюрочка. - А я такой точно и представляла себе вас, Леночка, когда мне про вас тятя рассказывал! - произнесла она бойко и чмокнула меня в губы. - И я тоже! - вторил ей Сережа, протягивая мне руку. Мне разом стало хорошо и весело с ними. 

Никифор Матвеевич присел на табурет у кухонного стола, Нюра и Сережа - подле него, я перед ними - и мы заговорили все разом. Никифор Матвеевич рассказывал, как по-прежнему катается на своем поезде от Рыбинска до Питера и обратно, что в Рыбинске мне все кланяются - и дома, и вокзал, и сады, и Волга, Нюрочка рассказывала, как ей легко и весело учиться в школе, Сережа хвастал, что скоро окончит училище и пойдет учиться к переплетчику переплетать книги. Все они были так дружны между собою, такие счастливые и довольные, а между тем это были бедняки, существовавшие на скромное жалованье отца и жившие где-то на окраине города в маленьком деревянном домике, в котором, должно быть, холодно и сыро подчас. 

Я невольно подумала, что есть же счастливые бедняки, в то время когда богатые дети, которые не нуждаются ни в чем, как, например, Жорж и Нина, ничем никогда не бывают довольны. - Вот, барышня, когда соскучитесь в богатстве да в холе, - словно угадав мои мысли, произнес кондуктор, - то к нам пожалуйте. Очень рады будем вас видеть... 

Но тут он внезапно оборвал свою речь. Стоявшая у дверей настороже Дуняша (кроме нас и нее никого не было в кухне) отчаянно замахала руками, делая нам какой-то знак. В ту же минуту дверь растворилась, и Ниночка в своем нарядном белом платьице с розовыми бантами у висков появилась на пороге кухни. С минуту она стояла в нерешительности. Потом презрительная улыбка скривила ее губы, она прищурила глазки по своему обыкновению и протянула насмешливо: - Вот как! У нашей Елены мужики в гостях! Нашла себе общество! 

Хочет быть гимназисткой и водить знакомство с какими-то мужиками... Нечего сказать! Мне стало ужасно стыдно за мою двоюродную сестру, стыдно перед Никифором Матвеевичем и его детьми. Никифор Матвеевич молча окинул взглядом белокурую девочку, с брезгливой гримаской смотревшую на него. - Ай-ай, барышня! 

Видно, мужиков вы не знаете, что гнушаетесь ими, - произнес он, укоризненно качая головою. - Мужика сторониться стыдно. Он и пашет, и жнет, и молотит на вас. Вы, конечно, не знаете этого, а жаль... Такая барышня - и такой несмышленочек. - И он чуть-чуть насмешливо улыбнулся. - Как вы смеете грубить мне! - вскричала Нина и топнула ножкой. - Не грублю я, а вас жалею, барышня! За недоумок жалею вас... - ласково ответил ей Никифор Матвеевич. - Грубиян. Я маме пожалуюсь! - вышла из себя девочка. - Кому угодно, барышня, я ничего не боюсь. 

Я правду сказал. 

Вы меня обидеть хотели, назвав мужиком, а я вам доказал, что добрый мужик иной куда лучше сердитой маленькой барышни... - Не смейте говорить так! Противный! Не смейте! - выходила из себя Нина и вдруг с громким плачем бросилась из кухни в комнаты. - Ну, беда, барышня! - вскричала Дуняша. - Теперь они мамаше побежали жаловаться. - Ну и барышня! Я бы с ней и знаться не хотела! - неожиданно вскричала Нюра, все время безмолвно наблюдавшая эту сцену. - Молчи, Нюрка! - ласково остановил ее отец. - Что ты смыслишь... - И вдруг неожиданно, положив мне на голову свою большую рабочую руку, он ласково погладил мои волосы и произнес: - И впрямь горемычная вы сиротинка, Леночка. С какими детьми вам приходится якшаться. Ну, да потерпите, никто, как Бог... А невмоготу будет - помните, друзья у вас есть... Адресок наш не потеряли? - Не потеряла, - шепнула я чуть слышно. - Непременно приходи к нам, Леночка, - неожиданно произнесла Нюра и крепко поцеловала меня, - я тебя так полюбила по тятиным рассказам, так полю... Она не докончила своей фразы - как раз в эту минуту в кухню вошел Федор и произнес, делая строгое лицо: - Барышня Елена Викторовна, к генеральше пожалуйте. - И широко распахнул передо мной дверь.

 Я наскоро попрощалась с моими друзьями и отправилась к тете. Сердце мое, не скрою, сжималось от страха. Кровь стучала в висках. Тетя Нелли сидела перед зеркалом в своей уборной, и старшая горничная Матреша, у которой Дуняша состояла в помощницах, причесывала ей голову. На тете Нелли был надет ее розовый японский халат, от которого всегда так хорошо пахло духами. При виде меня тетя сказала: - Скажи мне на милость, кто ты, Елена, племянница твоего дяди или кухаркина дочка? В каком обществе Ниночка застала тебя на кухне!

 Какой-то мужик, солдат, с ребятами такими же, как он... Бог знает что! Тебя простили вчера в надежде, что ты исправишься, но исправляться, как видно, ты не желаешь. В последний раз повторяю тебе: веди себя как следует и будь благонравной, иначе...

 Тетя Нелли говорила еще долго, очень долго. Ее серые глаза смотрели на меня не сердито, но так внимательно-холодно, точно я была какая-то любопытная вещица, а не маленькая Лена Иконина, ее племянница. Мне стало даже жарко под этим взглядом, и я была очень довольна, когда тетя наконец отпустила меня. У порога за дверью я слышала, как она сказала Матреше: - Передайте Федору, чтобы он гнал этого, как его, кондуктора и его ребят, если не хочет, чтобы мы позвали полицию... Маленькой барышне не место быть в их обществе. "Гнать Никифора Матвеевича, Нюрочку, Сережу!" Глубоко обиженная направилась я в столовую. Еще не доходя до порога, я услышала крики и спор. - Фискалка! Фискалка! Ябедница! - кричал, выходя из себя, Толя. - А ты дурачок! Малыш! Неуч!.. - Так что ж! Я маленький, да знаю, что сплетничать - гадость!

 А ты на Леночку маме насплетничала! Фискалка ты! - Неуч! Неуч! - пищала, выходя из себя, Ниночка. - Молчи, сплетница! Жорж, ведь у вас в гимназии за это проучили бы здорово, а? Так бы "разыграли", что только держись! - обратился он за поддержкой к брату. Но Жорж, который только что напихал полный рот бутербродами, промычал что-то непонятное в ответ. В эту минуту я вошла в столовую. - Леночка, милая! - кинулся Толя ко мне навстречу. Жорж даже привскочил на стуле при виде, как ласковый ребенок целует и обнимает меня. - Вот так штукенция! - протянул он, делая большие глаза. - Собачья дружба до первой кости!

 Остроумно! - Ха-ха-ха! - звонко рассмеялась Ниночка. - Вот именно - до первой кости... - Робинзон и Пятница! - вторил ей старший брат. - Не смей браниться! - вышел из себя Толя. - Сам-то ты противная Среда... - Ха-ха-ха! Среда! Нечего сказать, остроумно! - заливался Жорж, добросовестно напихавши себе рот бутербродами. - Пора в гимназию! - произнесла неслышно появившаяся на пороге Матильда Францевна. - А все-таки не смей браниться, - погрозил Толя крошечным кулачком брату. - Ишь ты, Пятницей назвал... Какой! - Это не брань, Толя, - поспешила я объяснить мальчику, - это такой дикий был... - Дикий? Я не хочу быть диким! - снова заартачился мальчуган. - Не хочу, не хочу... Дикие - голые ходят и ничего не моют. Людское мясо едят. - Нет, это был совсем особенный дикий, - поясняла я, - он не ел людей, он был верным другом одного матроса. 

Про него рассказ есть. Хороший рассказ. Я тебе почитаю его когда-нибудь. Мне его мама читала, и книжка у меня есть... А теперь до свидания. Будь умником. Мне в гимназию надо. И, крепко поцеловав мальчика, я поспешила за Матильдой Францевной в прихожую одеваться. Там к нам присоединилась Жюли. Она была какая-то растерянная сегодня и избегала встречаться со мною глазами, точно ей было стыдно чего-то.