А Солнышкин стоял ни жив ни мёртв и думал: «До свиданья, Антарктида, до свиданья, океан!» — А всё из-за Васьки и ещё из-за этой вот штуки! — с горечью проговорил он и щёлкнул пальцем по крышке маленького бронзового компаса. — Не мели ерунду, — возразил Перчиков, который никогда не интересовался, что это за компас у Солнышкина на руке. — При чём тут эта коробка? — А при том, — сказал Солнышкин и выложил Перчикову историю робинзоновского подарка. — Забавно, — качнул головой Федькин, глядя на компас. — Всё показывал правильно!

 А тут, когда я болтал с Васькой, в самую трудную минуту не мог шевельнуться! За штурвалом я стоять не умею, а на компасе — всё правильно. 

Узлы вязать не умею, а на компасе — правильно. И моряком я ещё не стал — всё равно правильно, — чуть не глотая слезы, говорил Солнышкин. — Знаешь, — задумчиво перебил его Перчиков, — ты, конечно, прав, настоящим матросом ты ещё не стал, но не беда, Солнышкин, не всё сразу! Самое главное, чтобы работал как следует твой самый надёжный компас. — И Перчиков положил ладонь Солнышкину на грудь, где тихо и грустно стучало его сердце. — А он работал неплохо. И этот бронзовый старичок всё показывал верно.

 И тут все увидели, как стрелка маленького бронзового компаса, едва шевельнувшись, твёрдо указала на «норд». — Жаль только, что случилась вся эта ерунда, — сказал Перчиков и подумал вслух: — А что, если нам всем пойти к Морякову? Вдруг среди общего крика раздался голос боцмана: — Солнышкин, к капитану! Все замерли. Где-то далеко в городе звякнул трамвай, за бортом плеснула волна, и с криком пролетела чайка. 

Солнышкин вздохнул, пригладил чуб, поднялся по трапу и переступил порог капитанской каюты. Моряков ходил взад и вперёд, прикрывая подушкой посиневший лоб. — Та-ак, — мрачно сказал капитан и повернулся к Солнышкину: — Значит, убить меня захотел? — Нет, что вы… — грустно ответил Солнышкин. — Значит, утопить меня захотел? — Не хотел… — ещё грустнее сказал Солнышкин. — Опозорить меня перед всем флотом захотел? — Нет-ет, — покачал Солнышкин головой. — Так не хотел? — спросил сердито Моряков. — Нет, — повторил Солнышкин и посмотрел на свои ботинки. — Ну что ж, раз не хотел — так и быть. Марш на вахту! 

А шишку я тебе ещё посажу не такую! — погрозил Моряков кулаком и потёр лоб. — Десять шишек! — раздалось за дверью, и в каюту влетел Перчиков. — Тысячу шишек! — крикнула Марина и чмокнула Солнышкина, как после долгой разлуки. Всё это время они стояли за дверью. Солнышкин хлопал рыжими ресницами и не верил своему счастью. — Марш на вахту! По местам! — сердито приказал Моряков и выглянул в иллюминатор. 

И вдруг он охнул и запричитал: — Батюшки, батюшки! Мирон Иваныч! — Он прикрыл ладонью шишку и, повернувшись к Солнышкину, крикнул: — Трап! Немедленно парадный трап! Солнышкин выглянул в дверь и увидел, что к борту подходит катер, а с него машет мичманкой старый добрый Робинзон. — Батюшки! Мирон Иваныч! Как же так?! Куда? — В отпуск. В Антарктиду, — сказал Мирон Иваныч и весело улыбнулся. Робинзон выбрался в плавание. За долгие годы он наконец взял отпуск и решил провести его на пароходе своего прославленного воспитанника. — А как же дом, хижина, глобус? — крикнул Моряков. — Всё пошло в музей пионерам, — махнул рукой Робинзон. И подошёл к трапу, который на редкость быстро наладили Солнышкин с Перчиковым. Моряков осмотрел узел, потрогал его рукой и крикнул вниз: — Поднимайтесь! Поднимайтесь! — И скоро принял в объятия отважного старика. — А где же Солнышкин, что с ним? — спросил Мирон Иваныч. — А вот он, вот он, — показал на него Моряков, прикрывая шишку на лбу. — И как он? — спросил старик. — Отлично, отлично! — потирая лоб, сказал капитан. — Будет настоящим моряком. — И он повёл Робинзона в свою рубку. Через минуту оттуда раздался его громовой голос: — Все по местам! Бывалый капитан показывал своему воспитателю старую выучку.

 Но тут на катере за бортом раздался знакомый возглас: — Стойте! Стойте! Это, как всегда, в последнюю минуту с катера по трапу поднимался доктор Челкашкин. Наконец все встали по местам. Загудела машина, загрохотали лебёдки. Боцман Бурун выбирал якорь и, поглядывая на берег, шептал: — До свидания, медведики!

 До скорого свидания, родные! Судно разворачивалось, вдали оставались сопки и становились лилипутиками белые домики Океанска; по бортам парохода пенилась зелёная вода. Капитан Моряков отдавал команды.

 А на самом носу парохода «Даёшь!» в обнимку стояли Солнышкин и Перчиков. Над ними кричали чайки, мимо пробегали яхты и впереди покачивались белые паруса. Друзья всматривались в горизонт, и навстречу им катились волны далёких океанов.