— Солнышкин! Явился? Великолепно! — сказал капитан Моряков и похлопал его по плечу. — Герой, настоящий матрос! Все заговорили: — Молодец!

 Тут капитан сердито нахмурил брови и повернулся к артельщику, у которого кривые ноги сразу сделались колесом. — А ваше поведение, ваше поведение мы ещё разберём. Не помочь утопающему, позор! — И хотя сам он презирал Ваську, но выполнение морских законов считал святым долгом. — Явился, — злобно прошипел Стёпка Солнышкину и стал расталкивать толпу.

 — Ну что ж, Солнышкин, сейчас мы тебя к кому-нибудь определим, — сказал Моряков. — Ко мне! — звонко предложил маленький, с острым носиком радист Перчиков. — Конечно, ко мне! Он вообще отличался гостеприимством, а новый матрос сразу же пришёлся ему по душе. Солнышкин пошёл за Перчиковым в каюту. 

Каюта была чудесная: слева стояла двухэтажная койка, перед столом, вделанный в палубу, вращался великолепный стул, а за иллюминатором слышался плеск волн. Солнышкин был готов обнять Перчикова, но тот стеснялся подобных вещей. Он заторопился: — Ну, теперь за работу! Грузить продукты. И они вышли из каюты. Навстречу им уже мчались Петькин и Федькин с ящиками на плечах. А с палубы доносились крики артельщика. 

Он бегал и суетился. Вечером пароход должен был отправиться на Камчатку, а сделать достаточные запасы артельщик вовремя не успел. Подъёмный кран опустил на палубу груду ящиков. Солнышкин бросился к одному из них, но Степан широко расставил ноги: — Этот не трожь. Солнышкин бросился к другому.

 Но артельный только ухмыльнулся: — Ишь, сарделек захотел? Половину слопаешь! Солнышкин поставил ящик и собирался сказать, что, во-первых, лопают свиньи, а во-вторых, он не такой обжора, как Степан. Но за его спиной раздался громовой вскрик: — Ба-тюш-ки! Опять сардельки! Да куда вы их? Лопнете — придётся хирурга вызывать! — И мимо, качая головой, прошёл капитан Моряков. Следом за ним шли три штурмана. Моряков торопился в пароходство, больше он ничего не сказал, но артельщик сразу прикусил язык. Солнышкин взмок.

 Вместе со всеми он носил ящики и муку, и теперь из его рубахи можно было печь пирог: мука на спине превратилась в тесто. 

Но он этого не замечал. Он бегал по трапам, таскал с Перчиковым в холодильник бараньи туши, пока на палубе вдруг сно ва не зашумела толпа. Солнышкин отёр лицо, просунул голову в толпу. Сзади, положив ему руки на плечи, стоял Перчиков, и они услышали потрясающую новость: полчаса назад «скорая помощь» увезла из пароходства капитана Морякова. 

Произошёл редчайший в медицине случай: у сорокалетнего капитана неожиданно обнаружилась младенческая болезнь — корь! Перчиков хотел от удивления всплеснуть руками, но они прилипли к спине Солнышкина. Команда заволновалась.

 Солнце уже стояло в зените, до вечера оставалось немного времени. Как быть без капитана? Вдруг все повернулись к трапу. У Перчикова покраснел нос, а рыжий артельщик захихикал и потёр руки. — Хе-хе! — сказал артельщик, и его толстые ноги стали выбивать твист. — Хе-хе, вот это капитан! Вот с ним мы заживём! И сарделечки он уплетает — будь здоров. По трапу с чемоданчиком в одной и с клеткой в другой руке поднимался новый капитан.

 В клетке вертелся бесхвостый белый попугай, который показался Солнышкину очень знакомым. Что касается капитана, то тут не было никаких сомнений: сегодня утром Солнышкин т ак мило беседовал с ним в парикмахерской. — Вот это повезло! — Артельщик бросился к капитану: — Счастливы приветствовать!

 Но капитан прошёл мимо. — Плавали — знаем! — сказал он. Потом он выпучил глаза на Солнышкина, потёр небритую щёку и стал подниматься к себе в каюту.