Парикмахерская районного банно-прачечного треста была переполнена клиентами. В семь часов двадцать две минуты вечера небритый мастер высунул свое распаренное лицо из мужского зала и крикнул хриплым голосом: – Очередь!

 Тогда из укромного уголка около самой вешалки вышел и уселся в парикмахерском кресле мальчик с лицом, наполовину закутанным в какую-то белую тряпочку. – Прикажете постричь? – галантно осведомился парикмахер. – Побрейте меня, – ответил ему сдавленным голосом мальчик и развязал платок, в котором были спрятаны его борода и усы. «Вот что значит работать в душном помещении в такую жару, – с тоской подумал парикмахер.

 Он решил, что у него галлюцинация. – Доработался! Эх, охрана труда, охрана труда, где ты?» – Побрейте меня, – продолжал мальчик. – Только как можно скорее. 

Парикмахер понял, что это не галлюцинация, сразу повеселел и, ухмыльнувшись, ответил: – Я бы на вашем месте, молодой человек, не брил бороду, а поступил бы в цирк. Вы бы там с такой личностью смогли вполне свободно заработать бешеные деньги. – Да брейте же поскорее! – крикнул Волька, опасливо глядя на соседние кресла.

 Парикмахер, глупо хихикая, приступил к делу. Но было уже поздно, потому что все присутствующие в парикмахерской заметили необыкновенного клиента. Мастера бросили свою работу и с бритвами и ножницами в руках устремились к креслу, на котором сидел несчастный Волька. Клиенты с намыленными щеками, с наполовину побритыми затылками, фыркая и подталкивая друг друга локтями, бесцеремонно обменивались мнениями насчет Волькиной физиономии. 

Со своей стороны и мастер, польщенный всеобщим вниманием, не нашел ничего умнее, как отпускать грубые шуточки по поводу необычайного уродства мальчика. 

Старик Хоттабыч еле сдерживал себя, опасаясь повредить Вольке своим преждевременным вмешательством. Но вот уже последняя полоска мыла была снята вместе с волосами с Волькиного лица, и мастер сказал, давясь от смеха: – Напрасно все-таки вы изволили сбривать такую ценность. С такой бородой прямая дорога в цирк. 

А на худой конец, можно прекрасно подработать на любой ярмарке. В ответ на эту прощальную реплику вся парикмахерская грохнула таким хохотом, как будто было сказано что-то необыкновенно остроумное. И тогда встал со своего места Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб, поднял вверх руки и громовым голосом произнес: – Презреннейшие из презреннейших, глупейшие из глупцов!

 Вы, смеющиеся над чужими несчастиями, подтрунивающие над косноязычными, находящие веселье в насмешках над горбатыми, разве достойны вы носить имя людей! * * * 

 * * * И он махнул руками. Через полминуты из дверей парикмахерской выбежали, дробно цокая копытцами, девятнадцать громко блеявших баранов.