К тому же, что ни говорите, поездка в крытом фургоне куда романтичнее. Внутри фургона царил таинственный прохладный полумрак. Если зажмурить глаза, можно было свободно представить, будто едешь не по Настасьинскому переулку, в котором прожил всю свою жизнь, а где-то в Америке, в суровых пустынных прериях, где каждую минуту могут напасть индейцы и с воинственными кликами снять с тебя скальп.

 За диваном возвышался ставший вдруг необыкновенно интересным и необычным перевернутый вверх ножками обеденный стол. На столе дребезжало ведро, наполненное какими-то пыльными склянками. У боковой стенки фургона тускло блестела никелированная кровать.

 Старая бочка, в которой бабушка квасила на зиму капусту, удивительно напоминала бочки, в которых пираты старого Флинта хранили ром.

 Сквозь дыры в стенке фургона проникали тонкие столбики солнечных лучей. И вот наконец фургон, скрипя, остановился у подъезда их нового дома. Грузчики ловко и быстро перетащили вещи в квартиру и уехали в бодро дребезжащем фургоне. Отец, кое-как расставив вещи, сказал: – Остальное доделаем после работы. И ушел на завод. Мать с бабушкой принялись распаковывать посуду, а Волька решил тем временем сбегать на реку. 

Правда, отец предупредил, чтобы Волька без него не смел ходить купаться, потому что тут страшно глубоко, но Волька быстро нашел для себя оправдание. «Мне необходимо выкупаться, – решил он, – чтобы была свежая голова.

 Как это я могу явиться на испытание с несвежей головой?!» Просто удивительно, как Волька умел всегда придумывать оправдание, когда ему хотелось нарушить обещание, данное родителям. Это очень удобно, когда речка находится недалеко от дома. Волька сказал маме, что пойдет на берег готовиться по географии. Прибежав к речке, он быстро разделся и бросился в воду. Шел одиннадцатый час, и на берегу не было ни одного человека. 

В этом обстоятельстве были свои хорошие и плохие стороны. Хорошо было то, что никто не мог ему помешать выкупаться и поплавать. Обидно только, что по той же причине никто не мог восторгаться, как красиво и легко Волька плавает и, в особенности, как он замечательно ныряет. Волька наплавался и нанырялся до того, что буквально посинел.

 Тогда он стал вылезать на берег, но в последнюю минуточку передумал и решил еще раз нырнуть в ласковую прозрачную воду, до дна пронизанную ярким полуденным солнцем. И вот в тот самый момент, когда он уже собирался подняться на поверхность, его рука вдруг нащупала на дне реки какой-то продолговатый предмет.

 Он схватил его и вынырнул у самого берега. В его руках была склизкая, замшелая глиняная бутылка очень странной формы. Горлышко было наглухо замазано каким-то смолистым веществом, на котором было выдавлено что-то, отдаленно напоминавшее печать. Волька прикинул бутылку на вес. Бутылка была тяжелая, и Волька обмер. 

«Клад! – мгновенно пронеслось у него в мозгу. – Клад со старинными золотыми монетами. Вот это здорово!» Наспех одевшись, он помчался домой, чтобы в укромном уголке распечатать бутылку.