Одно мне непонятно, – задумчиво произнес через несколько мгновений Омар Юсуф, поеживаясь от холода, – я ведь явственно слышал, как Сулеймановы джинны сказали: «Давайте сбросим его (то есть меня) в волны Западно-Эфиопского моря».

 Вот я и думал, что если мне когда-нибудь посчастливится снова увидеть землю и солнечный свет, то это будет у знойных берегов Африки. 

Но это, – он показал на видневшийся в иллюминаторе быстро удалявшийся остров, – это ведь совсем не похоже на Африку. Не правда ли, о братик мой Гассан? – Ты прав, любезный моему сердцу Омар Юсуф: мы находимся совсем у иных и очень отдаленных от Африки берегов, – отвечал ему Хоттабыч. – Мы сейчас… – Понял! Честное пионерское, понял! – прервал беседу обоих братьев Волька, торжествующе заплясав по каюте. – Вот это здорово! Понял! Понял! – Что ты понял? – брюзгливо осведомился Омар Юсуф. 

– Я понял, как это вы очутились в Арктике. – О дерзкий и хвастливый отрок, сколь неприятна мне твоя непонятная гордыня! – произнес с отвращением Омар Юсуф. – Как ты можешь понять то, что остается тайной даже для меня – мудрейшего и могущественнейшего из джиннов? Ну что ж, говори свое мнение, дабы мы с моим дорогим братом могли вдоволь над тобою посмеяться. 

 – Это как вам угодно. Хотите – смейтесь, хотите – нет, но только все дело здесь в Гольфстриме. – В чем, ты говоришь, дело? – иронически переспросил Омар Юсуф. – В Гольфстриме, в теплом течении, которое и принесло вас от берегов Африки сюда, в Арктику. 

– Какая чепуха! – хмыкнул презрительно Омар Юсуф, обращаясь за поддержкой к своему брату. Но тот дипломатично промолчал. – И совсем не ерунда… – начал Волька, но Омар Юсуф поправил его: – Я сказал не «ерунда», а «чепуха».

 – И совсем это не ерунда и не чепуха! – раздраженно продолжал Волька. – Я как раз за Гольфстрим получил «отлично» по географии. – Я что-то не помню такого вопроса на испытаниях, – озабоченно сказал Хоттабыч. И Волька, во избежание обид со стороны Хоттабыча, соврал, будто бы про Гольфстрим он сдавал еще в прошлом году. 

Этот ответ вполне удовлетворил нашего старого друга, который искренне огорчился бы, узнав, что Волька скрыл от него свою переэкзаменовку. Так как Сережа и Женя поддержали Волькину научную гипотезу, к ней присоединился и Хоттабыч. 

Омар Юсуф, оставшись в единственном числе, сделал вид, что согласился насчет Гольфстрима, но затаил против Вольки и его приятелей злобу. – Я устал от спора с тобою, о ученый отрок, – произнес он, деланно зевая. – Я устал и хочу спать. Достань же поскорее опахало и обмахивай меня от мух, покуда я буду предаваться сну. – Во-первых, тут нет мух, а во-вторых, какое право вы имеете отдавать мне приказания? – не на шутку возмутился Волька. – Сейчас будут мухи, – надменно процедил сквозь зубы Омар Юсуф. И действительно, в ту же минуту в каюте загудело великое множество мух. – Здесь можно прекрасно обойтись без опахала, – примирительно заявил Волька, делая вид, что не понимает издевательского характера требований Омара Юсуфа. 

С этими словами он раскрыл сначала дверь, а потом иллюминатор, и сильный сквозняк моментально вынес жужжащие рои мух из каюты в открытое море. – Все равно ты будешь обмахивать меня опахалом, – капризно проговорил Омар Юсуф, не обращая внимания на все попытки Хоттабыча успокоить его. – Нет, не буду! – запальчиво ответил Волька. – Еще не было человека, который заставил бы меня выполнять издевательские требования.

 – Значит, я буду первым. – Нет, не будете! – Омарчик… – попытался вмешаться в разгоравшийся скандал Хоттабыч, но Омар Юсуф, позеленевший от злобы, только сердито отмахивался от него. – Я лучше погибну, но ни за что не буду выполнять ваши прихоти! – мрачно выкрикнул Волька. – Значит, ты очень скоро погибнешь. 

Не позже заката солнца, – с удовлетворением констатировал, отвратительно улыбаясь, Омар Юсуф. – В таком случае, трепещи, о презренный джинн! – вскричал Волька самым страшным голосом, каким только мог. – Ты меня вывел из себя, и я вынужден остановить солнце. Оно не закатится ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра. – Трепещи и пеняй на себя! Это был очень рискованный шаг со стороны Вольки. Если Хоттабыч успел уже рассказать своему брату, что в Арктике солнце в это время года светит круглые сутки, то все пропало. Но Омар Юсуф в ответ на Волькины слова только глумливо возразил: – Бахвал из бахвалов, хвастун из хвастунов! Я сам люблю иногда похвастать, но даже в минуты самой большой запальчивости я не обещался остановить ход великого светила. 

Этого не мог сделать даже Сулейман ибн Дауд – мир с ними обоими! Волька понял, что он спасен. И не только спасен, но и может прибрать к рукам неприятного братца старика Хоттабыча. Кстати, Хоттабыч явно одобрительно подмигнул Вольке, а о Сереже и Жене и говорить не приходилось: они догадались о Волькином замысле и сейчас буквально стонали от восторга, предвкушая близкое посрамление Омара Юсуфа. – Не беспокойтесь, Омар Юсуф. Раз я сказал, что остановлю солнце, то можете быть уверены – оно сегодня не закатится. – Мальчишка! – презрительно бросил Омар Юсуф. – Сами вы мальчишка! – столь же презрительно возразил ему Волька. – За солнце я отвечаю. – А если оно все же закатится? – давясь от смеха, спросил Омар Юсуф. – Если закатится, то я буду всегда выполнять самые идиотские ваши приказания. – Не-ет! – торжествующе протянул Омар Юсуф. – Нет! Если солнце, вопреки твоему самоуверенному обещанию, все же закатится – а это, конечно, будет так, – то я тебя попросту съем. Съем вместе с костями и волосами. – Хоть вместе с тапочками, – мужественно отвечал Волька. – Зато, если солнце сегодня не уйдет за горизонт, будете ли вы тогда во всем меня слушаться? – Если солнце не закатится? Пожалуйста, с превеликим удовольствием, о самый завистливый и самый ничтожный из магов. 

Только этому не суждено осуществиться. – Это еще очень большой вопрос, – сурово ответил Волька. – Смотри же! – предостерегающе помахал пальцем Омар Юсуф. – Судя по положению солнца, оно должно закатиться часов через восемь-девять. Мне даже чуть-чуть жаль тебя, о бесстыжий молокосос, ибо тебе осталось жить меньше полусуток. – Пожалуйста, оставьте вашу жалость при себе. Вы лучше себя пожалейте. Омар Юсуф пренебрежительно хихикнул, открыв при этом два ряда мелких желтых зубов. – Какие у тебя некрасивые зубы, – сочувственно промолвил Хоттабыч. — Почему бы тебе, Омар, не завести золотые, как у меня?

 Омар Юсуф только сейчас заметил необычные зубы Хоттабыча, и его душу заполнила самая черная зависть. – По совести говоря, братец, я не вижу особенного богатства в золотых зубах, – сказал он, как можно пренебрежительней. – Уж лучше я заведу себе бриллиантовые. И точно, в ту же секунду тридцать два прозрачных алмаза чистейшей воды засверкали в его ехидно улыбавшемся рту. Посмотревшись в маленькое бронзовое зеркальце, которое этот франтоватый старик, оказывается, хранил у себя за поясом. Омар Юсуф остался очень доволен.

 Он определенно обогнал своего добродушного брата. Только три обстоятельства несколько омрачили его торжество. Во-первых, Хоттабыч не выказал никаких признаков зависти к нему. Во-вторых, его бриллиантовые зубы сверкали, только если на них падал свет. Если же свет на них не падал, то рот производил впечатление беззубого. В-третьих, бриллиантовые зубы в первую же минуту до крови расцарапали ему язык и губы. В глубине души он даже пожалел о том, что так пожадничал, но наружно не подал виду, чтобы не подорвать своего авторитета. – Нет, нет! – хитро подмигнул он, заметив, что Волька собирается покинуть каюту. – Тебе не удастся покинуть помещение до самого заката. Я тебя прекрасно понимаю: ты хочешь скрыться от меня, чтобы избежать своей заслуженной гибели. Я не намерен рыскать потом по всему судну в поисках тебя. – Пожалуйста, – спокойно согласился Волька, – я могу остаться в каюте, сколько вам угодно. Это даже будет лучше. А то разыскивай вас по всему пароходу, когда солнце не закатится.

 Сколько мне, по-вашему, придется ждать? – Не больше девяти часов, о юный бахвал, – ответил, отвесив издевательский поклон, Омар Юсуф, как-то по-особому щелкнул большим и указательным пальцами левой руки, и на столике, стоявшем под самым иллюминатором, немедленно появились громоздкие водяные часы. – Не успеет вода дойти до этого вот деления, – добавил он, щелкнув ногтем по стенке часов, – как солнце зайдет, и это будет одновременно часом твоей смерти. – Хорошо, – сказал Волька, – я подожду. – И мы подождем, – решили также Сережа, Женя и Хоттабыч. Восемь часов прошло почти незаметно, так как Сережа не смог отказать себе в удовольствии и предложил самоуверенному Омару Юсуфу научить его играть в подкидного дурачка.

 – Только я тебя все равно обыграю, – обещал ему Омар Юсуф и согласился. За эти восемь часов Сережа оставил сварливого старика в дураках несметное число раз. Омар Юсуф страшно злился, пробовал мошенничать, но его каждый раз хором изобличали, и он начинал новую партию с тем же печальным для него исходом. – Ну вот и прошло уже назначенное время, Омар Хоттабович, – сказал наконец Волька и победоносно глянул на увлекшегося игрой Омара Юсуфа. – Не может быть! – откликнулся Омар Юсуф, бросил взгляд на водяные часы и побледнел. 

Он взволнованно вскочил с койки, на которой играл в карты с Сережей, подбежал к иллюминатору, высунул из него голову наружу и застонал от бессильной злобы: солнце, как и восемь часов тому назад, высоко стояло над горизонтом. Он повернулся затем к торжествующему Вольке и скучным голосом произнес: – Я, наверное, ошибся немного в своих расчетах. 

Подождем еще часочка два. – Хоть три! – великодушно отвечал Волька, еле сдерживая улыбку. – Только это тебе все равно не поможет. Как я сказал, так и будет, солнце не закатится ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра. 

Через четыре с половиной часа Омар Юсуф, в двадцатый раз выглянув в иллюминатор и, к ужасу своему, убедившись, что солнце и не думает уходить за горизонт, страшно побледнел, задрожал мелкой трусливой дрожью и тяжело бухнулся на колени. – Пощади меня, о могучий отрок! – воскликнул он жалостливым голосом. – Не гневайся на меня, недостойного твоего слугу, ибо, крича на тебя, я не знал, что ты сильнее меня. – А если я слабее, тогда можно на меня кричать? – спросил Волька. – Конечно, можно, – убежденно ответил Омар Юсуф, и всем стало противно. – Ну и братец же у тебя! – шепнул Женя на ухо Хоттабычу. – Ты меня, пожалуйста, извини, но он пренеприятный, завистливый и злобный старикашка. – Да, – печально отозвался, потупив глаза, Хоттабыч, – братец у меня не сахар.

 – Да встаньте вы, наконец! – брезгливо обратился Волька к Омару Юсуфу, продолжавшему стоять на коленях и все порывавшемуся поцеловать Волькину руку. – Каковы будут твои приказания? – угодливо спросил Омар Юсуф, потирая свои сухонькие ладошки и подымаясь на ноги. – Пока что только одно: не смей без моего разрешения покидать ни на одну секунду эту каюту. 

– С огромным наслаждением, о мудрейший и могущественнейший из отроков, – льстиво ответил Омар Юсуф, со страхом и благоговением глядя на Вольку. Как Волька сказал, так и было. Ни в тот день, ни на другой, ни на третий солнце не скрывалось за горизонтом. Придравшись к какому-то мелкому факту непослушания Омара Юсуфа, Волька продлил круглосуточное пребывание дневного светила на небе вплоть до особого распоряжения.

 Только узнав от Степана Тимофеевича, что «Ладога» наконец вступила в широты, где день на короткое, правда, время уступит место ночи, Волька сообщил об этом Омару Юсуфу как об особой его милости к недостойному и сварливому джинну. Омар Юсуф вел себя тише воды, ниже травы, ни разу, ни на минуту не покинул каюту и покорно влез в медный сосуд, когда «Ладога» под звуки оркестра и крики «ура» пришвартовалась наконец к той самой пристани Архангельского порта, от которой она отчалила сорок два дня тому назад. 

Конечно, Омару Юсуфу страшно не хотелось возвращаться даже на время в медную посудину, где он провел в одиночестве столько безрадостных веков. Но Волька торжественно обещал выпустить его оттуда, как только они вернутся домой. Не скроем, у Вольки, покидавшего с медным сосудом под мышкой гостеприимную палубу «Ладоги», было очень большое искушение швырнуть его в воду. Но, не дав слово – крепись, а дав – держись. 

И, тяжело вздохнув, Волька сошел на пристань, подавив в себе минутное искушение. В поезде наши друзья читали газеты, пели песни, без конца закусывали и, конечно, играли в подкидного дурака. Словом, проводили время так, как его обычно проводят во время длительных поездок по железной дороге. Только одно событие и приключилось в поезде.

 На одной из маленьких станций, не доезжая Вологды, какой-то жулик польстился на сосуд, в котором томился Омар Юсуф, схватил его, выскочил из вагона и что есть силы помчался по дощатой платформе, где и был задержан подоспевшим стрелком железнодорожной охраны. Сосуд возвратили Вольке по принадлежности, а жулика, даже не подозревавшего, от какой грозной опасности избавил его стрелок, отвели в отделение милиции.

 После этого случая Волька решил принять меры предосторожности и спрятал сосуд вместе с томившимся в нем неприятным братом Хоттабыча на самое дно своего чемодана. Если никто на «Ладоге» ни разу не заинтересовался, по какому, собственно говоря, праву Хоттабыч и его друзья участвуют в экспедиции, то ясно, что Хоттабычу не стоило никакого труда проделать примерно такую же комбинацию и с родителями и знакомыми наших героев. 

Во всяком случае, и родители и знакомые восприняли как должное факт отъезда ребят в Арктику, совершенно не задаваясь вопросом, какими таинственными путями они устроились на «Ладогу». Родные торжественно встретили наших героев. Отлично пообедав, ребята часа два рассказывали своим близким, почти не привирая, о различных своих приключениях в Арктике, благоразумно не упоминая, впрочем, о всех событиях, связанных с проделками Хоттабыча.

 Только Сережа, увлекшись, чуть не проболтался. Описывая вечера самодеятельности, происходившие в кают-компании во время туманов, он проговорился: – А тут, понимаешь, вылезает вперед Хоттабыч и говорит… – Что за странное такое имя – Хоттабыч? – удивилась Татьяна Ивановна. – Это тебе, мама, показалось. Я не говорил «Хоттабыч», я сказал «Потапыч». 

Это нашего боцмана так звали, – не растерялся Сережа, хотя и здорово покраснел. Впрочем, на последнее обстоятельство никто не обратил никакого внимания. Все с завистью смотрели на Сережу, который ежедневно запросто встречался с настоящим, живым боцманом. Зато у Вольки едва не произошло несчастье с медным сосудом. 

Он сидел в столовой на диване, с большим знанием дела объяснял родителям разницу между ледоколом и ледокольным пароходом и не заметил, как из комнаты исчезла бабушка. Она пропадала минут пять и затем вернулась, держа в руках… сосуд с Омаром Юсуфом. Волька просто остолбенел. – Это что такое? – с любопытством осведомился Алексей Алексеевич. – Откуда ты это, мама, достала? – Представь себе, Алеша, у Воленьки в чемодане. 

Я стала разбирать вещи – вижу лежит вполне приличный кувшин. Пригодится для наливок. Его только почистить надо. Уж больно он позеленел. – Это совсем не для наливок! – вскрикнул побледневший Волька и вырвал сосуд из бабушкиных рук. — Это меня просил помощник капитана передать его знакомому. Я обещал сегодня же отнести. – Очень занятный кувшин, – одобрительно отозвался Алексей Алексеевич, большой любитель старинных предметов. – Дай-ка, Воля, посмотреть… Эге, да он, оказывается, со свинцовой крышкой! Интересно, очень интересно. С этими словами он попытался открыть сосуд, но Волька, не помня себя от ужаса, ухватился за сосуд обеими руками и залепетал: – Его нельзя открывать… Он даже вовсе не открывается…

 Он совсем-совсем пустой… Я обещал помощнику капитана не открывать… Чтобы крышка не испортилась… – Скажите, пожалуйста, как он разволновался. Ладно, бери эту посудину на здоровье, – сказал Алексей Алексеевич, не без сожаления возвращая сыну кувшин. Обессилевший Волька в изнеможении уселся на диван, крепко прижимая к себе страшный сосуд. 

Но разговор уже больше не клеился, и вскоре Костыльков-младший встал со своего места и, сказав как можно непринужденней, что он пойдет отдавать кувшин, почти бегом покинул комнату.