Чиполлино попытался бежать через погреб, но подземный ход, который вёл в лес, был захвачен войсками принца. Кто же открыл Лимончикам потайной ход, о существовании которого они и не подозревали? Этого я тоже от вас не скрою: предателем оказался синьор Горошек. Когда дела у Чиполлино и его компании приняли дурной оборот, адвокат сразу же перешёл на сторону врагов, боясь, как бы его не повесили во второй раз.

 Синьор Помидор так обрадовался, захватив Чиполлино, что отпустил всех остальных пленников по домам. Только Вишенку в наказание заперли на чердаке. А Чиполлино отправили в тюрьму в сопровождении целой роты Лимончиков и засадили в подземную камеру. 

Два раза в день тюремщик Лимонишка приносил ему похлёбку из хлеба и воды в щербатой миске. Чиполлино съедал похлёбку не глядя – во-первых, потому, что был очень голоден, а во-вторых, потому, что в его камере никогда не было света. 

Всё остальное время Чиполлино лежал на койке и думал: «Только бы увидеться с отцом! Или хоть, по крайней мере, дать ему знать, что я тоже тут, в одной с ним тюрьме». Днём и ночью патруль Лимончиков ходил мимо двери камеры, громко стуча каблуками. – Подбейте, по крайней мере, каблуки резиной! – кричал Чиполлино, которому эти шаги не давали спать. 

Но тюремщики не оборачивались на его крик. Через неделю за ним пришли. – Куда вы меня ведёте? – спросил Чиполлино.

 Он решил, что его тащат на виселицу. Но его всего-навсего вывели во двор на прогулку. Направляясь к дверям по длинному тюремному коридору, Чиполлино сердился на свои ноги, которые отвыкли ходить, на глаза, которые отвыкли от света и слезились. Двор был круглый. Заключённые, одетые в одинаковую арестантскую одежду, с чёрными и белыми полосами, гуськом ходили один за другим по кругу, Говорить было строжайше запрещено.

 В центре круга стоял Лимонишка и выбивал дробь на барабане: – Раз-два, раз-два… Чиполлино вступил в круг. Впереди него шагал старый арестант со сгорбленной спиной и седыми волосами. Время от времени он глухо кашлял, и его плечи судорожно вздрагивали. 

«Бедный старик, – подумал Чиполлино. – Если бы он не был так стар, он был бы похож на моего отца!» Пройдя ещё немного, старик так закашлялся, что принуждён был выйти из строя и прислониться к стене, чтобы не упасть. Чиполлино бросился к нему на помощь и тут только увидел его лицо, изборождённое глубокими морщинами. Заключённый посмотрел на мальчика потухшими глазами и вдруг схватил его за плечи: – Чиполлино, мой мальчик! – Отец! Как же ты постарел!.. Отец и сын, плача, обнялись. – Не плачь, милый, – бормотал старик. – Будь молодцом, Чиполлино! – Я не плачу, отец. Мне только больно видеть тебя таким слабым и больным.

 А я-то обещал освободить тебя! – Не горюй, придут и для нас счастливые дни. В эту минуту Лимонишка, отбивавший дробь, сильно стукнул по своему барабану: – Эй вы, двое! Разве не видите, что вы мне сбили весь строй? Марш вперёд! Старый Чиполлоне поспешно оторвался от сына и занял своё место в цепочке арестантов, шагавших по двору.

 Они ещё два раза обошли двор, а затем в том же порядке двинулись обратно в коридор, ведущий в камеры. – Я пришлю тебе весточку, – прошептал на прощание старый Чиполлоне. – Но каким образом? – Увидишь. Бодрись, Чиполлино! – Будь здоров, отец! Старик скрылся в своей камере. Камера Чиполлино была двумя этажами ниже, в подземелье.

 Теперь, когда Чиполлино повидался наконец с отцом, камера уже не казалась ему такой тёмной. В конце концов, немножко света всё же проникало сюда через окошечко, выходившее в коридор. Однако света было так мало, что можно было видеть только слегка поблёскивавшие штыки Лимончиков, шагавших взад и вперёд по коридору. 

На следующий день, когда Чиполлино, чтобы убить время, считал, сколько раз промелькнут за окошечком штыки часовых, он вдруг услышал, как его зовёт какой-то странный, едва уловимый голосок, идущий неизвестно откуда. – Кто меня зовёт? – спросил он удивлённо. – Посмотри-ка на стенку. – Смотрю во все глаза, но и стены-то не вижу. – А я вот здесь, у окошечка. – А, теперь вижу! Ты паук. Да что ты тут делаешь? Ведь здесь и мух-то нет. – Я паук Хромоног.

 Моя паутина в камере верхнего этажа. Когда я хочу есть, то заглядываю в свои сети и всегда нахожу там что-нибудь съедобное. Какой-то Лимонишка грубо стукнул в дверь: – Эй, замолчи! С кем ты там разговариваешь? – Я читаю молитвы, которым меня научила моя мать, – ответил Чиполлино. – Молись потише, – приказал тюремщик. – Ты нас с ноги сбиваешь! Лимончики были такие тупицы, что при малейшем шуме не могли идти в ногу.

Паук Хромоног спустился пониже и прошептал своим тонким, как паутинка, голоском: – Я принёс тебе письмецо от отца. И действительно, он опустил опутанную паутиной записочку. Чиполлино схватил её и сейчас же прочёл. В записочке говорилось: «Дорогой Чиполлино, я знаю все твои приключения. Не огорчайся, что дела твои идут хуже, чем ты ожидал. 

На твоём месте я вёл бы себя так же, как ты. Конечно, сидеть в тюрьме очень неприятно, но я полагаю, что здесь ты многому научишься и у тебя будет время поразмыслить о том, что ты видел и пережил. Тот, кто принесёт тебе это письмо, – наш тюремный почтальон. Доверься ему во всём и пошли мне через него весточку. Горячо обнимаю тебя. 

Твой отец Чиполлоне». – Прочёл до конца? – спросил Хромоног. – Да, прочёл. – Ладно. Теперь положи письмецо в рот, разжуй и проглоти. Стража не должна его видеть. – Сделано, – сказал Чиполлино, разжёвывая записку. – А пока, – сказал Хромоног, – до свидания. – Куда ты идёшь? – Почту разносить. Тут только Чиполлино разглядел, что у паука висит на шее сплетённая из паутинок сумка – вроде той, какую носят почтальоны.

 Сумка была полна записочек. – Ты разносишь эти письма по камерам? – Уже пять лет, как я этим занимаюсь: каждое утро обхожу камеры и собираю письма, а потом их разношу. Охрана ещё ни разу меня не поймала и не нашла ни одной записочки. Таким образом заключённые могут поддерживать связь друг с другом, не боясь, что их письма перехватят. – А откуда они берут бумагу? – Они пишут вовсе не на бумаге, а на обрывках рубашек. – Теперь я понимаю, почему у этой записочки был такой странный вкус, – сказал Чиполлино. – А чернила, – продолжал паук, – делаются из арестантской похлёбки с примесью толчёного кирпича. – А кирпич откуда? – Да ведь стены-то в тюрьме кирпичные! – Понятно, – сказал Чиполлино. – Заходи, пожалуйста, завтра в мою камеру. 

Я тебе дам письмецо. – Обязательно зайду, – обещал почтальон и отправился своим путём, чуть-чуть прихрамывая. – Ты что, ушиб ногу? – спросил Чиполлино, – Да нет, это ревматизм. Понимаешь ли, мне вредно жить в сырости. Я уже старик, мне бы нужно переселиться в деревню. Там у меня есть брат, который живёт на кукурузном поле.

 Каждое утро он раскидывает меж стеблей свою паутину и целый день наслаждается солнцем и чистым воздухом. Он много раз приглашал меня к себе, но ведь я не могу бросить свою работу. Когда берёшься за что-нибудь, так уж надо выполнять дело до конца.

 А кроме того, у меня свои счёты с принцем Лимоном. Его придворный лакей убил моего отца: прихлопнул бедного старика на кухне. 

Там на стенке до сих пор ещё осталось чуть заметное пятнышко. Иногда я захожу поглядеть на этот памятный мне след и говорю себе: «Когда-нибудь и принца Лимона прихлопнут, да так, что даже и следа не останется».

 Правильно я говорю? – Никогда я ещё не видел такого благородного паука! – с восхищением сказал Чиполлино. – Каждый делает что может, – скромно ответил маленький почтальон. 

Прихрамывая, он добрался до окошка и пролез в коридор под самым носом у какого-то Лимонишки, который в эту минуту заглянул в «глазок», чтобы удостовериться, все ли в порядке.

 Выбравшись из камеры, Хромоног спустился по паутинке и отправился дальше по своим делам.