Прошло две недели с момента появления Ани в Зеленых Мезонинах, а миссис Линд еще не явилась, чтобы как следует ее рассмотреть. Впрочем, нужно сказать, в оправдание миссис Рейчел, что была она в том не виновата.

Тяжелый не по сезону грипп заставил эту достойную женщину оставаться дома со времени ее последнего визита в Зеленые Мезонины. Миссис Рейчел болела нечасто и питала явное презрение к людям слабого здоровья, но грипп, по ее убеждению, не был обычной болезнью и следовало видеть в нем определенного рода кару Божью.

Но, как только доктор позволил ей выходить из дома, она поспешила в Зеленые Мезонины, разрываясь от любопытства и желания увидеть сироту, о которой по Авонлее кружили всякого рода истории и догадки. В прошедшие две недели Аня не теряла зря ни минуты: она уже знала каждое дерево и каждый кустик около дома.

Она обнаружила, что за яблоневым садом начинается тропинка, ведущая к лесу, и исследовала ее до самого конца. Тропинка эта бежала вдоль прелестных изгибов ручья, через мостик, среди зарослей пихты и под сводами сплетающихся между собой диких вишен, потом петляла по уголкам, густо поросшим папоротниками, и терялась под покачивающимися кронами кленов и рябин. Аня подружилась и с источником в долине - чудесно глубоким, чистым и необыкновенно холодным. Он был обложен гладкими плитами красного песчаника, а вокруг росли папоротники, похожие на огромные ладони.

 А за ним был бревенчатый мостик через ручей. Этот мостик повел легкие Анины ножки к поросшему лесом холму, где под высокими густыми елями и пихтами царили вечные сумерки. Здесь росли мириады нежных ландышей, этих скромных и прелестных лесных цветов, да кое-где попадались бледные воздушные перелески[1], словно души прошлогодних цветов. Тонкие паутинки сверкали, будто нити серебра, между деревьями, а сучья и шишки елей, казалось, дружески шептались между собой.

Все эти восхитительные путешествия совершались в те часы, когда ей разрешалось поиграть. По возвращении Аня засыпала Мэтью и Мариллу рассказами о своих "открытиях". Мэтью, разумеется, не жаловался, он слушал все с безмолвной и довольной улыбкой.

 Марилла не возражала против "болтовни", пока не обнаруживала, что сама слишком увлеченно слушает. Тогда она обычно поспешно заставляла Аню замолчать, резко приказав "придержать язык". Когда миссис Линд пришла в Зеленые Мезонины, Аня была в саду, блуждая как вздумается по буйным колышущимся зеленым травам, расцвеченным красноватым вечерним солнцем. Так что у почтенной доброй дамы была отличная возможность всесторонне обсудить свою болезнь, расписав каждую боль и биение сердца с таким очевидным удовольствием, что Марилла подумала, что даже грипп может принести удовлетворение.

 Когда все подробности были исчерпаны, миссис Рейчел обратилась к главной цели своего визита: - Я слышала удивительные вещи о вас с Мэтью. - Я думаю, ты удивлена не больше, чем я сама, - сказала Марилла. - Я только сейчас начинаю приходить в себя. - Ужасно, что произошла такая ошибка, - сказала миссис Рейчел сочувственно. - И вы не могли отправить ее обратно? - Думаю, что могли, но мы решили не делать этого.

 Мэтью она приглянулась. Да мне и самой она нравится, хотя должна признать, что есть у нее и недостатки. Наш дом словно ожил. Она и в самом деле милое создание. Марилла сказала больше, чем собиралась, потому что прочла явное неодобрение в лице миссис Рейчел. - Вы взяли на себя огромную ответственность, - сказала почтенная дама мрачно, - особенно потому, что вы никогда не имели дела с детьми. Я полагаю, вы мало знаете о ней и ее характере, и нельзя заранее угадать, каким окажется этот ребенок.

Но я, конечно, не хочу напугать вас, Марилла. - Это и невозможно, - сухо отрезала Марилла. - Если уж я на что-то решаюсь, то не отступаю. Тебе, наверное, хочется взглянуть на Аню? Я позову ее. Аня вбежала в комнату. Лицо ее еще сияло восторгом нового "открытия", сделанного в саду. Но, смущенная тем, что неожиданно оказалась в обществе незнакомой особы, она растерянно остановилась в дверях.

Несомненно, она выглядела очень странно в коротком тесном платье из жесткой ткани, привезенном из приюта; торчавшие из-под него ноги казались неуклюже длинными. Веснушки ее были многочисленнее и заметнее, чем обычно. Непокрытые, растрепанные ветром волосы были в поразительно великолепном беспорядке; они никогда не казались более рыжими, чем в этот момент. - Да-а, выбрали тебя не за красоту, это точно, - таков был выразительный комментарий миссис Рейчел Линд. Миссис Рейчел была одной из тех восхитительных и всеми любимых особ, которые гордятся тем, что выражают свое мнение прямо и открыто. - Она ужасно тощая и некрасивая, Марилла. Иди сюда, детка, и дай мне тебя рассмотреть.

 Господи помилуй, да видал ли кто столько веснушек? А волосы - красные, прямо морковка! Подойди сюда, детка, слышишь? Аня "подошла", но совсем не так, как ожидала почтенная дама. Одним прыжком она перенеслась через кухню и остановилась перед миссис Рейчел с красным от гнева лицом; губы ее кривились, и вся тоненькая фигурка дрожала с головы до ног. - Я вас ненавижу! - закричала она, задыхаясь и топая ногой. - Я вас ненавижу, ненавижу, ненавижу... - Она топала все сильнее с каждым очередным утверждением ненависти. - Как вы смеете называть меня тощей и некрасивой?

 Как вы смеете говорить, что у меня веснушки и рыжие волосы? Вы грубая, невоспитанная, бесчувственная женщина! - Аня! - воскликнула Марилла в ужасе. Но Аня продолжала бесстрашно смотреть в лицо миссис Рейчел, с поднятой головой, сверкающими глазами, сжатыми кулачками. Яростное раздражение исходило от всей ее фигурки.

- Как вы смеете говорить такое обо мне? - повторяла она неистово. - Как бы вам понравилось, если бы вы услышали такое о себе? Как бы вам понравилось, если бы вам сказали, что вы толстая и неуклюжая и что у вас, вероятно, нет даже искры воображения! Меня не волнует, если я даже и раню ваши чувства, когда это говорю!

Я даже хочу их ранить. Вы ранили мои чувства еще сильнее, чем их когда-либо ранил пьяный муж миссис Томас. И я никогда не прощу вам этого, никогда, никогда! И она топнула опять и опять. - Да видел ли кто подобное! - воскликнула ошеломленная миссис Рейчел. - Аня, пойди в свою комнату и оставайся там, пока я не приду, - сказала Марилла, с трудом обретая дар речи.

Аня, разразившись слезами, бросилась к двери и захлопнула ее за собой так, что даже противни, висевшие на стенке, сочувственно задребезжали, и вихрем помчалась через переднюю и вверх по лестнице.

Донесшийся сверху грохот свидетельствовал, что дверь комнатки в мезонине была захлопнута с той же яростью. - Ну, не завидую тебе, Марилла, что ты будешь это воспитывать, - сказала миссис Рейчел с неописуемой торжественностью. Марилла открыла рот, чтобы произнести какие-то слова извинения или возмущения, но то, что она сказала, оказалось необъяснимым для нее самой как в ту минуту, так и впоследствии.

- Тебе не следовало насмехаться над ее внешностью, Рейчел. - Марилла, уж не хочешь ли ты сказать, что есть оправдание этой кошмарной вспышке, которой мы только что стали свидетелями? - вопросила миссис Рейчел раздраженно. - Нет, - сказала Марилла медленно. - Я не пытаюсь оправдать ее. Она вела себя ужасно, и мне придется поговорить с ней об этом. Но мы должны принимать во внимание некоторые обстоятельства.

Ее никогда не учили тому, что правильно, а что нет. А ты действительно была слишком жестока к ней, Рейчел. Марилла не смогла удержаться от этой последней фразы, хотя опять удивилась себе самой. Миссис Рейчел поднялась с видом оскорбленного достоинства.

- Да, я вижу, Марилла, что мне придется быть очень осторожной в выражениях после этого, так как деликатные чувства сирот, вывезенных неизвестно откуда, стоят здесь на первом месте. О нет, я не сержусь, не волнуйся. Мне слишком вас жаль, чтобы у меня еще могло оставаться какое-либо чувство раздражения. Вам придется нелегко с этим ребенком. Но если бы ты приняла мой совет - чего ты, я полагаю, не сделаешь, хотя я воспитала десять детей и похоронила двоих, - ты "поговорила" бы с ней хорошей березовой розгой.

Я думаю, это был бы самый действенный язык в общении с такого рода ребенком. Я догадываюсь, что характер у нее такой же пламенный, как и ее волосы. Ну, до свидания, Марилла. Я надеюсь, ты время от времени будешь заходить ко мне, как обычно. Но не жди, что я скоро появлюсь здесь, где можно подвергнуться подобного рода обращению и оскорблениям. Для меня это что-то новое. И миссис Рейчел с достоинством выплыла из комнаты - если только можно сказать так о толстой женщине, которая всегда ходит вразвалку, - а Марилла с очень серьезным выражением лица направилась в мезонин.

Поднимаясь по лестнице, она тяжело размышляла о том, что же ей следует предпринять. Она испытывала немалый ужас при мысли о сцене, которая только что произошла. Как досадно, что Аня выказала такую вспыльчивость именно перед миссис Рейчел Линд! Неожиданно Марилла с тревогой и укором отдала себе отчет в том, что чувствует больше унижения перед соседкой из-за того, что произошло, чем огорчения по поводу такого серьезного недостатка в Анином характере. И как наказать ее? Дружеский совет употребить березовую розгу, о замечательном действии которой должны были свидетельствовать все дети миссис Рейчел, не привлекал Мариллу. Она не представляла себе, что может бить ребенка. Нет, необходимо было найти какой-то другой способ наказания, чтобы заставить Аню осознать всю тяжесть ее проступка. Марилла обнаружила Аню лежащей лицом вниз на постели.

Она горько плакала, совершенно не обращая внимания на то, что грязные ботинки пачкали чистое покрывало. - Аня, - сказала Марилла без суровости в голосе. Не было ответа. - Аня, - строже повторила она, - сейчас же встань с кровати и послушай, что я тебе скажу. Аня сползла с кровати и села на стул, стоявший рядом. Лицо ее распухло и было мокрым от слез. Она упрямо не поднимала глаз. - Хорошо же ты себя ведешь, Аня!

 И тебе не стыдно? - Она не имела никакого права называть меня некрасивой и рыжей, - отвечала Аня с упреком. - Ты тоже не имела никакого права впадать в такой гнев и говорить с ней подобным образом. Мне было стыдно, ужасно стыдно за тебя. Я хотела, чтобы ты была мила и вежлива с миссис Линд, а ты вместо этого так меня опозорила.

Я совершенно не понимаю, почему тебя так задело, когда миссис Линд сказала, что ты рыжая и некрасивая. Ты сама это не раз говорила. - Но ведь это большая разница, когда вы говорите что-то о себе и когда слышите это от других, - отвечала Аня со слезами. - Вы можете знать, как вы на самом деле выглядите, но не можете не надеяться, что другие думают иначе. Вы, наверное, думаете, что у меня ужасный характер, но я ничего не могла поделать. Когда она все это сказала, что-то поднялось во мне и стало меня душить. Я просто должна была наброситься на нее. - В хорошем же свете ты себя выставила, должна я сказать.

 Миссис Линд будет что рассказать о тебе повсюду - и она расскажет, не сомневайся. Это ужасно, что ты так вышла из себя, Аня. - Но вы только вообразите, что вы почувствовали бы, если бы кто-нибудь сказал вам в лицо, что вы тощая и некрасивая, - оправдывалась Аня в слезах. Давнишнее воспоминание неожиданно ожило в памяти Мариллы. Она была еще совсем маленькой, когда услышала, как одна из ее теток сказала о ней, обращаясь к другой родственнице: "Жаль, что она такое невзрачное, некрасивое создание". Марилле было уже пятьдесят, когда она, наконец, смогла забыть об этих так ужаливших ее словах. - Я не утверждаю, что миссис Линд была права, говоря о тебе все то, что она сказала, - признала она мягче. - Рейчел слишком прямолинейна. Но это совсем не извиняет твоего поведения.

Она незнакомая женщина, намного старше тебя и к тому же моя гостья - вот три достаточных повода, чтобы ты отнеслась к ней с уважением. Ты же была грубой и дерзкой, и - в голову Марилле пришла спасительная идея наказания - ты должна пойти к ней домой и сказать, что очень сожалеешь о своей вспышке, и попросить прощения.

- Я никогда не смогу этого сделать, - сказала Аня решительно и мрачно. - Вы можете наказать меня любым способом, Марилла. Можете запереть меня в темном, сыром подвале, где живут змеи и жабы, держать там на хлебе и воде, и я не буду жаловаться. Но я не могу попросить миссис Линд простить меня. - У нас нет обыкновения запирать людей в темных, сырых подвалах, - сказала Марилла холодно, - к тому же их и нет в Авонлее. Но извиниться перед миссис Линд тебе придется, иначе ты останешься в своей комнате до тех пор, пока не скажешь мне, что готова это сделать. - Значит, мне придется остаться здесь навсегда, - сказала Аня скорбно, - потому что я не могу сказать миссис Линд, будто жалею о том, что ей сказала. Как я могу это сделать? Ведь я не жалею. Я жалею, что огорчила вас, но рада, что сказала ей все.

Это было огромным облегчением. Я не могу сказать, что я жалею об этом, если я не жалею, правда? Я даже не могу вообразить, что жалею об этом. - Может быть, твое воображение заработает лучше завтра утром, - сказала Марилла, вставая, чтобы уйти. - У тебя есть ночь, чтобы подумать о своем поведении и изменить свое мнение.

Ты говорила, что постараешься быть очень хорошей девочкой, если мы оставим тебя в Зеленых Мезонинах, но должна сказать, что в это трудно поверить сегодня. Оставив эту парфянскую стрелу[2] терзать Анину бурную душу, Марилла спустилась в кухню, охваченная мучительным беспокойством и раздражением.

Она была сердита на себя так же, как и на Аню, потому что, как только ей вспоминалось ошеломленное лицо миссис Рейчел, губы ее невольно растягивались в улыбке и она чувствовала совершенно предосудительное желание расхохотаться.

 Перелески - весенние цветы. 
Парфянская стрела - колкость или меткое замечание, приберегаемые к моменту ухода.