Мне всегда казалось, что летать нетрудно. Главное – подняться повыше, а там только размахивай руками, как птица крыльями. Но я жестоко ошибся. Сначала все шло хорошо. Сделав глубокий вдох, как меня учил пан Клякса, я почувствовал себя необыкновенно легким. Мне казалось, что больше ничего и не нужно.

Я надул щеки и взлетел. Академия пана Кляксы стала сразу отдаляться, парк уменьшился, словно провалился в пропасть, ребята превратились в крохотных букашек. Чем выше я поднимался, тем больше меня охватывал страх.

Мне захотелось как можно скорее обратно на землю, но, увы, я совсем не умел управлять своим полетом. Я поднимал и опускал руки, дрыгал ногами, повторял движения птиц, задерживал дыхание, но все без толку.

Я болтался в воздухе, как воздушный шарик, и ветер гнал меня неведомо куда. Внизу, вокруг академии, простирались усеянные цветами луга да несколько лесистых холмов. Никаких сказок не было видно. Через несколько минут эта картина сменилась другой.

Я увидел большой город, где дома были похожи на спичечные коробки и стояли правильными рядами. По узеньким улицам скользили крохотные трамваи, а люди были не больше муравьев. Мое появление вызвало в городе большой переполох.

На площадях столпилось множество народа. Все задирали голову, карабкались на телеграфные столбы, влезали на крыши, разглядывали меня в длинные телескопы. Позднее на меня даже направили прожектор.

А я все летел и летел, не зная, как мне вернуться на землю. Стало смеркаться, похолодало. Меня знобило от холода и страха. Я знал, что пан Клякса не сможет мне помочь, потому что его всевидящее око находится на Луне, а больше надеяться было не на кого.

 С наступлением ночи меня охватил такой ужас, что я заплакал. Кругом были одни звезды. Наконец, устав от долгого полета, от страха и слез, я заснул.

Проснулся я от сильного толчка в плечо. Я открыл глаза и увидел длинную стену. Подо мной была твердая почва, но почва эта была прозрачная и голубая, как небо. Огромное золотистое солнце сияло снизу, и его лучи сильно припекали.

Стена была из голубого матового стекла. Я двинулся вдоль нее в поисках входа. Долго шел я по прозрачной земле и наконец набрел на большие ворота, тоже из матового стекла. После недолгого колебания я постучал. В воротах приоткрылось окошко, и показалась свирепая морда бульдога. Он рявкнул три раза, окошко закрылось, но тут же распахнулось снова, и на этот раз я увидел белого лохматого пуделя.

Он приветливо оскалился и вдруг так ласково заскулил, словно встретил старого друга. Я невольно улыбнулся и свистнул. Года два назад у меня был мопс, по имени Рекс, и я обычно подзывал его таким свистом. Каково же было мое удивление, когда мне в ответ раздался звонкий лай и вместо пуделя в окне показалась знакомая мордочка моего Рекса!

Он готов был выскочить из шкуры. Я так обрадовался, что поцеловал его в нос, а он так нежно лизнул меня в губы, что у меня сердце екнуло. – Рекс! – воскликнул я. – Неужели это ты? – Гав-гав! – отвечал мне Рекс. Ворота тут же открылись, и глазам моим предстала необыкновенная картина. Прямо от ворот вела широкая улица. Вдоль нее по обеим сторонам стояли собачьи будки, вернее домишки с маленькими крылечками и круглыми окошками, сооруженные из разноцветного кирпича и кафеля. Они окружены чудесными полисадниками.

По улице разгуливали собаки разных пород. Они весело лаяли, виляли хвостами, а из окошек высовывались смешные пушистые мордочки щенят. Рекс все время ластился ко мне, и я тоже был очень рад нашей встрече. Другие собаки с любопытством поглядывали на меня, дружелюбно обнюхивали, а некоторые лизали мне лицо и руки.

Я чувствовал себя неловко, мне было стыдно, что я не могу ответить им тем же. Я не знал их языка. Тогда, прислушавшись к внутреннему голосу, я опустился на четвереньки, чтобы хоть чем-нибудь уподобиться окружающим меня животным, и это вышло у меня почти естественно.

Я попробовал что-то пролаять, но вместо этого вдруг заговорил на незнакомом мне языке. Такие же слова раздавались вокруг меня.

Я услышал знакомый голос Рекса: – Не удивляйся, Адась, всякий, кто попадает к нам, очень быстро усваивает наш язык. Знаешь, где ты? – Понятия не имею, – ответил я. – Дорогой Рекс, объясни мне, пожалуйста, да кстати познакомь со своими друзьями, чтобы я не чувствовал себя таким чужим. – Не беспокойся. Ты быстро привыкнешь к новому окружению.

Это собачий рай. Все собаки попадают сюда после смерти. Здесь у нас нет ни забот, ни печалей. Рекс рассказал мне, что несколько месяцев назад угодил под машину и, как всякий добродетельный пес, попал в собачий рай. – А теперь, – сказал он, – позволь представить тебе моих друзей. Это бульдог Том, наш привратник. Когда-то он верой и правдой служил английской королеве, поэтому пользуется у нас большим уважением.

Это пудель Глю-Глю. Ты уже видел его. Он прекрасно выдрессирован и часто показывает нам всякие фокусы. В подтверждение этих слов пудель Глю-Глю перевернулся пять раз в воздухе, а Рекс продолжал: – Вон того шпица зовут Трезор, а ту овчарку Туба.

Моську зовут Альфа, болонку – Бета, а вон та борзая – наша райская гордость, ее зовут Ящерка. На бегах она всегда занимает первое место. Постепенно ты перезнакомишься и с остальными собаками, потому что мы живем очень дружно. Не прошло и часа, как я почувствовал себя в собачьем раю почти как дома, даже лучше.

Вдруг ко мне приблизился черный маленький пинчер и подчеркнуто любезно произнес: – Разрешите представиться. Мое имя – Лорд. – Очень рад, – ответил я. – Адам Несогласка. – Как странно, – продолжал пинчер, – что людям непонятен наш язык! Ведь мы говорим довольно внятно. Кроме того, меня всегда удивляло, для чего на некоторых домах висят таблички: «Злая собака». Собаки не бывают злыми. Это клевета! У нас доброе сердце. Мы любим людей.

Это они часто поступают с нами несправедливо и жестоко. – Послушай, Лорд, – прервал его Рекс, – ты не очень тактичен. Пан Несогласка – мой гость. Когда-то он был моим хозяином, и у него я чувствовал себя не хуже, чем здесь, в раю. Как видишь, Адась, – сказал он, обращаясь ко мне, – не всякий Лорд ведет себя, как надлежит лорду.

 Пойдем, я покажу тебе наш райский город. Мы сухо раскланялись с Лордом и отправились осматривать собачий рай, о котором я никогда прежде не слыхал. – Мы бежим сейчас по улице Белого Клыка, – сообщил мне Рекс. – Она тянется от Райских ворот до площади Доктора Айболита. Видишь там памятник доктору Айболиту? Площадь была великолепна.

Со всех сторон ее окружали чистенькие белые домишки. Перед ними на мягких подушках нежились только что выкупанные щенята. Некоторые из них играли в мяч, другие грызли сахар, третьи, щелкая зубами, ловили мух.

Посреди площади высился большой памятник, а под ним было написано: Доктору Айболиту, спасителю и лекарю зверей от благодарных собак. Памятник был из чистого шоколада, и огромная толпа собак, окружив памятник со всех сторон, лизала его.

Мы с Рексом протолкались к памятнику. И, как это ни стыдно, я должен признаться, что тоже вместе со всеми стал лизать шоколад.

Даже отгрыз у доктора Айболита полбашмака, то есть съел почти полкило шоколада. Ел я с большим аппетитом, так как успел здорово проголодаться. – Каждый день, – объяснил мне Рекс, – мы съедаем памятник доктору Айболиту и каждый день строим его заново. Шоколада у нас вдоволь, ведь мы в раю. – А где тут можно напиться? – спросил я. – Ужасно пить хочется. – Нет ничего легче! – рассмеялся Рекс. – Мы стоим как раз напротив моего особняка.

Пойдем, я угощу тебя молоком. Дом Рекса был из зеленого кафеля. На веранде лежали ковры и подушки, на которых резвились щенята, вероятно, дети моего приятеля. За домом, в саду, росли кусты сарделек и колбасы. Я сорвал кусок краковской колбасы, две сардельки и съел их с большим удовольствием.

Под окнами дома я увидел маленькие деревца из кости с чудесным костным мозгом внутри. Как только мы вошли в гостиную, Рекс подвел меня к стене, открыл кран, и оттуда, к великому моему удивлению, вместо воды прямо в стакан хлынуло молоко.

Оно было очень холодное и по вкусу напоминало сливочное мороженое. Я выпил залпом три стакана, и мы с Рексом двинулись дальше осматривать город. Рекс то и дело с кем-нибудь раскланивался и о каждом встречном находил что сказать: – Это легавая, госпожа Ноля. Она всегда ходит с зонтиком, хотя у нас не бывает дождей, а солнце светит снизу. А того дога зовут Танго. Он объедается сардельками и пьет касторку.

А это таксы Самбо и Бимбо. Они всегда ходят вместе и уверяют всех, что кривые ноги – самые красивые. Вдруг Рекс остановился и сказал шепотом: – Смотри! Мы выходим на улицу Мучителей. Сейчас ты увидишь кое-что любопытное. В самом деле, улица представляла не совсем обычное зрелище. По обеим сторонам ее, на каменных пьедесталах, стояли мальчики разного возраста. Все они по очереди каялись в своих грехах. – Я мучитель – я своей собаке Фильке выбил глаз камнем! – кричал один. – Я мучитель – я своего Джека бросил в яму с известью! – вторил другой. – Я мучитель – я своей Розетке насыпал в рот перцу! – отзывался третий. – Я мучитель – я свою собаку Рысь всегда дергал за хвост! – ныл четвертый. Так каждый из мальчиков признавался в своем преступлении.

Рекс объяснил мне, что мальчишки, которые мучают собак, во сне попадают в собачий рай, а потом возвращаются домой и думают, что это им только приснилось.

Но всякий побывавший на улице Мучителей больше никогда не мучает собак. Я был счастлив, что никогда не подвергался такому наказанию, хотя не всегда обращался с Рексом, как положено, а однажды даже выкрасил его в красный цвет. У меня отлегло от сердца, когда, покинув улицу Мучителей, мы вышли на площадь Светлячков.

 Здесь я увидел качели, карусели, колесо смеха и прочие собачьи аттракционы. Мне сразу стало весело. Но вскоре я проголодался, да и Рекс начал с беспокойством ко всему принюхиваться. – Зайдем перекусим чего-нибудь, – предложил он мне, – а потом отправимся домой обедать. Он привел меня на Бисквитную улицу, где прямо на мостовой лежали груды пирожных с медом. Пирожные были такие вкусные, что я не мог от них оторваться. – Воздержись! – предостерег меня Рекс. – Нам, обитателям рая, это не вредит, но ты можешь заболеть.

Мне было интересно, откуда в собачьем раю берутся шоколад, пирожные, мед и другие лакомства; кто строит собачьи дома и памятник доктору Айболиту; кто делает зонты, шляпы, попоны. Но спросить об этом я считал неприличным. Это могло показаться вмешательством в райские дела. На то и существует рай, подумал я, чтобы все появлялось само собой, ниоткуда.

Мы побывали с Рексом во многих интересных местах: в Собачьем цирке, в Собачьем кино, на улице Мыльных пузырей, в переулке Остряков, на улице Повидла, на Собачьих бегах, в Театре Трех пуделей, в оранжерее Каши и Паштета, на плантации Ливерной колбасы, в Щенячьих банях и других райских заведениях. По дороге мы завернули в парикмахерскую на улице Томатного сока. Два цирюльника с гор Святого Сен-Бернара мастерски нас постригли.

Один из них сказал мне с гордостью: – Вы заметили, что здесь не водятся блохи? – Разумеется, – ответил я. – У вас тут райская жизнь.

К моему удивлению, за стрижку с нас не потребовали платы, но, уходя, я, по примеру Рекса, благодарно лизнул парикмахера в нос. Мы вышли на улицу. Солнце все так же пекло. Рекс сказал, что оно здесь никогда не заходит. Когда мы вернулись домой, Рекс согнал с подушек щенят и предложил мне отдохнуть. Мы лежали, мирно беседуя и наблюдая за тем, что творится на площади. – Как вы различаете дни, – спросил я Рекса, – если солнце у вас никогда не заходит и не бывает ночей? – Проще простого, – ответил с улыбкой Рекс.

– Мы съедаем памятник за один день и столько же времени строим новый. Вместе это соответствует земным суткам. Так мы и ведем счет времени. Неделя – это семь памятников. Месяц – тридцать памятников. Год – триста шестьдесят памятников, и так далее. На площади Таблицы умножения живут двести фокстерьеров. Они ведут счет времени и составляют наш собачий календарь. От Рекса я узнал много любопытных подробностей о загробной жизни собак. Мне было очень хорошо, и все-таки я затосковал по дому. Мне надоели пирожные, шоколад, колбасы, я мечтал о ложке морковного супа, который так ненавидел раньше.

 Но больше всего мне хотелось хлеба. Я с грустью вспоминал об академии пана Кляксы и очень боялся навсегда остаться в собачьем раю. Однажды я лежал в саду и грелся на солнышке вместе со щенятами Рекса. Мы лежали под кустом сарделек, которые вызывали у меня отвращение. – Я ворец! Я ворец! – послышался знакомый голос. Я вскочил на ноги и увидел Матеуша. Он сидел на ветке мозгового дерева и держал в клюве конверт. – Матеуш! Неужели это ты? – воскликнул я вне себя от радости. – Какое счастье, что ты меня нашел! Матеуш спустился и подал мне конверт.

Письмо было от пана Кляксы. В нем говорилось о том, как я должен управлять своим полетом. Собаки сбежались посмотреть на Матеуша, и, воспользовавшись этим, я выступил перед ними с речью, в которой благодарил их за радушный прием. Потом, обняв на прощанье моего любимого Рекса и всю его семью, я направился вместе с бульдогом Томом к Райским воротам. Матеуш летел над нами, весело посвистывая.

 Я выпросил у Тома пуговицу с его ливреи, окинул прощальным взглядом собачий рай и навеки оставил его гостеприимный порог.

Следуя указаниям пана Кляксы, я легко парил в воздухе. Долго до меня доносился жалобный лай собак и постепенно затих. Собачий рай, отдаляясь, превратился в маленькое голубое облачко, которое вскоре растаяло в воздухе. Через несколько часов в лучах заходящего солнца я увидел крыши домов и улицы нашего города. – Демия на зонте! – крикнул мне на ухо Матеуш.

Это означало: «Академия на горизонте!» В самом деле, мы увидели академию с окружающей ее оградой и пана Кляксу, который летел нам навстречу. От радости он кувыркался в воздухе и смешно размахивал руками.

С наступлением сумерек мы были уже дома. Я отсутствовал двенадцать дней. Не могу описать, какое я испытывал блаженство, вернувшись на землю. Ребята мне очень обрадовались, а пан Клякса взял с меня слово, что я больше никогда не буду летать. Я дал слово и непременно его сдержу.