Доводилось ли вам когда-нибудь слышать, как разговаривают цветы? Мне, признаться, не доводилось, пока в одно раннее весеннее утро случайно не подслушала я разговор Подснежника с узбекским диким тюльпаном — Форстерианой. Говорила главным образом Форстериана, а Подснежник только внимательно слушал, лишь изредка перебивая собеседницу вопросами.
Но лучше расскажу вам все по порядку. Луковицы Форстерианы мне подарила приятельница, которая сама выкопала их на каменистых склонах Зеравшанских гор. Осенью я посадила их в саду под стеной дома, рядом с Подснежником.
Весной снег стаял уже в марте, и наступила необычно теплая погода. Снег стаял, но наледь, оставшаяся с той поры, когда оттепель сменялась заморозками, пренебрегала ласковыми улыбками солнца. И все же подснежники и ранние форстерианы пробились сквозь ледяной покров и радостно приветствовали весну.
В одну апрельскую ночь я очень поздно сидела за работой, которую непременно хотела закончить. Когда я поставила последнюю точку и, отворив окно, уселась в кресло отдохнуть, подышать свежим воздухом, на краю неба уже розовела утренняя заря.
Вдруг я услышала тонкий звон, такой чистый и приятный, словно где-то чокнулись хрустальными рюмками.
— Доброе утро, — тихо прозвенел колокольчик Подснежника.
И только чуть погодя более глухой голос ответил:
— Салям алейкум!
— Ты, наверное, чужая в нашем саду? — спросил тонкий голосок.
— Я цвету здесь впервые, — ответили ему.
— Будем знакомы. Я — Подснежник!
— А я — Форстериана!
— Откуда ты попала сюда?
— Из далекого-далекого края, называется он Узбекистаном.
— Стало быть, ты в самом деле издалека, — прозвенел Подснежник, словно знал, где и как далеко находится Узбекистан. — По обычаям нашего сада, ты должна рассказать мне историю своей жизни.
— История моей жизни очень печальна, — вздохнула Форстериана. — Мы передаем ее из поколения в поколение, чтобы никто из нас не забывал, какие муки перенесла девочка Форстериана, в чью память вечным огнем горят наши цветы.
— Ну, расскажи, я весь внимание! — с нетерпением воскликнул Подснежник.
— Так слушай. Тысячу лет тому назад в одной из ложбин Зеравшанских гор жил чабан Сабирджан. Жил он в беспросветной нищете, ибо овцы, которых он пас, принадлежали не ему, а богачу Хамиду. Сабирджан владел всего лишь двумя сильными руками, самодельной дудкой и семью черноокими дочерьми. Младшую из них назвали необычным именем — Форстериана. Сабирджан любил своих дочерей, но не раз им приходилось слышать его вздохи:
— Эх, были бы у меня сыновья…
— Почему он предпочел бы иметь сыновей? — спросил Подснежник.
— Потому что сын для отца точно крылья, а дочери… дочери выходят замуж, покидают отца, и на сердце у него становится одиноко и грустно.
Однажды самая младшая и самая красивая дочь чабана — десятилетняя Форстериана принесла ему обед. Чтобы развлечь усталого отца, она пела песни, которые сама сложила, и танцевала, плавно и грациозно. Щеки Форстерианы порозовели, а черные глаза загорелись, как звезды. Ни одна принцесса не могла бы соперничать с ней.
В этот час злой рок послал в горы богача Хамида, который на статном коне объезжал свои бесчисленные стада. Завидев пляшущую Форстериану, он остановил коня и, спрятавшись за кустом, наблюдал за гибкими движениями прелестной девочки.
Кончив танцевать, Форстериана сказала отцу:
— Отец мой, я хотела бы всю жизнь петь и танцевать людям на радость.
— О дитя мое, — покачал головой отец. — Ты бедная девочка, где тебе взять шелковые одеяния и прозрачные покровы танцовщицы.
Хамид подстерег девочку, когда она с обеденной посудой возвращалась домой, схватил и увез к себе во дворец.
Он запер Форстериану в покои, где сотня таких же красивых девочек ткала ковры. От восхода до заката Форстериана томилась в пыли и полумраке, корпя над постылой, изнурительной работой. Девочка никогда не видела солнца, не слышала пения птиц, она жила, как в темнице, за толстыми каменными стенами, окна были закрыты ставнями.
Мрачное, безнадежное миновало лето, пришли и ушли осень и зима. Но к весне Форстериану охватила такая тоска по горам, по бурлящим ручьям и песням птиц, что она решила: либо умрет, либо вырвется на волю.
Однажды девочка подошла к окну и сквозь маленькую щелку глянула вниз. Она увидела, что под окном рассыпаны осколки стекла — чтобы пленницы, если бы им удалось открыть окно и бежать, изрезали себе ноги.
В это время на подоконник села птица — белый голубь старшей сестры Форстерианы — Фаризоды.
Как сообщить о себе домой, сестре? Писать Форстериана не умела, да и никто не умел дома читать. Девочка быстро отрезала свою черную косу, оторвала несколько ниток дорогой пряжи, из которой ткала ковры, и через щелку передала это верному голубю. Птица кивнула и улетела.
Фаризода, получив весть от младшей сестры, долго ломала себе голову над тем, как вызволить сестру. Наконец она решила пойти к старой Турсуное. Старуха одиноко жила в своей лачуге, собирала травы и коренья, которыми лечила больных. Поговаривали, что Турсуноя умеет ворожить, но если и умела, то была доброй ворожеей.
Турсуноя выслушала Фаризоду, глянула на месяц и промолвила:
— Свобода даром не дается, за нее надо платить кровью.
— Кровью Форстерианы? — испуганно воскликнула Фаризода.
— Да, кровью Форстерианы, твоей, всех ваших семерых сестер. И не только — но и кровью всех ваших подружек, таких же бедных детей. Так слушай, что я тебе скажу.
Через две ночи, на третью, когда месяц взойдет только после полуночи, Хамид будет давать во дворце большой пир. Как обычно, первыми опьянеют стражи, хоть наутро и поплатятся за это головой. В эту ночь, до восхода месяца, вы, сестры и подружки Форстерианы, пойдете ко дворцу, а голубь покажет вам окно покоя, где живут девочки. Босиком подкрадетесь к окну и откроете его. Говорю — босиком. Вы должны поранить стеклом ноги. Сейчас скажу, почему. Хамид вскоре узнает, что его рабыни бежали, кинется за ними в погоню. По немногим кровавым следам ему легко узнать, куда побежали его рабыни, но если следов будет много, он растеряется и замечется на своем коне по каменистому склону, а тем временем вы вскарабкаетесь на кручу, на которую не взобраться его коню.
Фаризода сделала все, как ее научила Турсуноя. Охмелевшие стражи не заметили подкравшихся девочек. Изрезав стеклом ноги, девочки распахнули окно и тихо позвали Форстериану. Та выпрыгнула в окно и, больно поранив ноги, даже не вскрикнула. Ее подружки по несчастью последовали за ней, так же отважно терпя страшную боль.
Девочки врассыпную бросились к склону. Трудно было им бежать, болели ноги, но беглянки не проронили ни стона, боясь выдать себя и потерять свободу, добытую такой дорогой ценой.
Девочки уже взбегали по каменистому, еще покрытому снегом склону, когда услышали цокот конских копыт.
— Хамид за нами гонится! — воскликнула Форстериана, поторапливая подружек. — Девочки, бегите скорей!
Девочки бежали, словно их нес ветер, но Форстериану начали покидать силы. Она отстала от сестер и подружек. За ее спиной уже храпел конь Хамида. Неужели она опять окажется в плену ненавистного богача, не увидит больше солнца и гор?
«Нет, лучше умереть на свободе, чем зачахнуть в неволе!» — И Форстериана бросилась коню под ноги. Конь растоптал ее подковами, но и сам оступился и сломал ногу. Разъяренный Хамид поплелся домой, поклявшись рано утром погнать всех слуг за беглянками.
Форстериана, окровавленная, поднялась, но, сделав несколько шагов, замертво упала на снег.
Поутру на заснеженную возвышенность пришел Хамид с толпой слуг, и взору их открылось невиданное зрелище: на белом снежном покрове расцвели бесчисленные красные цветы.
— Такова моя история, вот почему меня зовут Форстерианой, — закончила свой рассказ Форстериана и замолчала.
Молчал и Подснежник.
У меня по спине пробежал озноб, и я встала. Укутавшись в платок, я вышла в сад.
Вот так диво — когда же успел выпасть этот мягкий снежок и застелить сад белым покрывалом? А на цветочной клумбе, возле стены дома, пылал красный цветок Форстерианы. Я наклонилась и увидела крупную прозрачную слезу, примерзшую к поникшему колокольчику Подснежника